Сергей Сергеев - Русская нация, или Рассказ об истории ее отсутствия

Но несравненно чаще перемены были просто самодурские, лишавшие как внешнюю, так и внутреннюю политику последовательности и логики. Как признавал в 1801 г. Александр I, законы в империи, «быв издаваемы более по случаям, нежели по общим Государственным соображениям, не могли иметь ни связи между собою, ни единства в их намерениях, ни постоянности в их действии. Отсюда… бессилие законов в их исполнении, и удобность переменять их по первому движению прихоти или самовластия». Отсюда же, добавим, и традиционный российский алгоритм конца XVIII–XIX в. «реформы – реакция». Все зависело от степени здравого смысла в монаршей голове. Когда первого в последней образовывался дефицит, происходили сущие нелепицы. Тот же Петр III из-за своего поклонения прусскому королю Фридриху II свел на нет все русские усилия в чрезвычайно кровопролитной (хотя, по совести говоря, не очень-то России нужной) Семилетней войне и заключил со своим обожаемым идолом мир без всяких условий, начав готовиться к еще более бесполезной для империи войны с Данией. Экстравагантный романтик Павел I одним мановением руки отменил важнейшие законодательные акты Екатерины II – Жалованные грамоты дворянству и городам. Впрочем, как известно, оба эти оригинала – отец и сын – плохо кончили, что и имеет в виду знаменитый пушкинский парафраз «славной шутки» мадам де Сталь: « Правление в России есть самовластие, ограниченное удавкою ». Позднее к удавке добавится бомба. Но суть дела останется прежней: в правовом поле тягаться с верховной властью невозможно, для политической оппозиции предусмотрен единственный выход – насилие.

Нередко крутые повороты самодержавной политики вовсе не удостаивались обоснований или объяснений. Скажем, введение военных поселений при Александре I не имело вообще никакого правового обеспечения – никаких регламентов или положений, этот вопрос не обсуждался ни одним государственным органом, все совершилось, «так сказать, келейно – волею императора Александра и трудами графа Аракчеева» (Н. К. Шильдер). Совершенной тайной было покрыто отречение от престола цесаревича Константина Павловича и назначение наследником престола великого князя Николая Павловича, что нарушало установленный Павлом I автоматический порядок наследования престола и что аукнулось государственным кризисом после смерти Александра I.

Карьеры главнейших имперских чиновников ломались порой совершенно по-кафкиански. Так, в манифесте 1758 г. о лишении чинов и ссылке первоначально приговоренного к смерти канцлера А. П. Бестужева-Рюмина говорилось, что императрица Елизавета никому, кроме Бога, не обязана давать отчет о своих действиях, что сам факт опалы есть свидетельство великих и наказания достойных преступлений, что, наконец, она не могла Бестужеву «уже с давнего времени… доверять». Через полвека Александр I, просвещенный воспитанник швейцарского республиканца Лагарпа, поступит почти так же, как и его патриархальная прабабка. В 1812 г. государственный секретарь М. М. Сперанский был внезапно арестован и безо всякого объявления его вины сослан в Нижний Новгород, а потом в Пермь, где и провел четыре года. В 1816 г. его столь же внезапно помиловали и сделали пензенским губернатором, но в указе об этом опять-таки ничего не говорилось о сути совершенного им «преступления», сообщалось только, что ранее были «доведены до сведения моего обстоятельства, важность коих принудила меня удалить со службы тайного советника Сперанского», но теперь «приступил я к внимательному и строгому рассмотрению… и не нашел убедительных причин к подозрению». Со временем нравы сильно смягчились, но Николай II, не арестовывая и не ссылая своих министров, отправлял их в отставку (причем, по его понятиям, сами они не имели права заявить инициативу в этом вопросе), также не затрудняя себя сообщением каких-либо внятных мотивов оной: например, так случилось в 1914 г. с В. Н. Коковцовым. Ну, на то он и хозяин …

Особенно пристальным хозяйским вниманием пользовалась любимая игрушка русских самодержцев – армия, что нередко приводило к печальным последствиям. При Александре I, следовавшем здесь всецело по стопам отца, «все, что касалось армии, вплоть до какого-нибудь малейшего производства, должно было исходить непосредственно от императора, от его личной воли» (А. Чарторыйский), отсюда произошла катастрофа Аустерлица. Д. А. Милютин, служивший в Военном министерстве во время Крымской войны, вспоминал, что «император Николай принимал на себя лично инициативу всех военных распоряжений», поэтому «на самые маловажные подробности испрашивалось высочайшее разрешение и утверждение. Едва ли возможно довести военное управление до более абсолютной централизации». Даже после Великих реформ назначение высшего генералитета оставалось монаршей прерогативой. Тот же Милютин, ставший военным министром, жаловался в дневнике, что перед самым началом Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. он еще не знал, составил ли Александр II список генералов, которые будут командовать войсками. Выдвижение императором на ключевые посты без согласования с главой военного ведомства нескольких великих князей стало в силу некомпетентности последних одной из важных причин длительных неудач и тяжелейших потерь русской армии. Николай II, как известно, во время Первой мировой войны посчитал необходимым принять на себя должность Верховного главнокомандующего.

А вот совсем мелочь, но уж больно показательная. В 1901 г. танцовщица Матильда Кшесинская, в прошлом предмет сердечной привязанности Николая II, а в ту пору – фаворитка великого князя Сергея Михайловича, вступила в конфликт с директором императорских театров князем С. М. Волконским, отказавшись от ношения какого-то костюма в какой-то роли. Волконский наложил на нее штраф в 50 рублей, Кшесинская написала государю, прося этот штраф снять. Тот приказал министру двора барону В. Б. Фредериксу ее просьбу исполнить. На попытку последнего возразить, что в таком случае положение всякого директора театров станет невозможным, «хозяин земли Русской» безапелляционно ответил: «Я этого желаю и не желаю, чтобы со мной об этом больше разговаривали!» В результате Волконский подал в отставку, а на его место был назначен сговорчивый В. А. Теляковский.

Разумеется, при надзаконности верховной власти никаких законодательных учреждений, ее контролирующих, в принципе быть не может. Все усилия придать такую функцию формально высшему государственному органу империи – Сенату – неизменно и неизбежно проваливались. Чрезвычайно характерен следующий эпизод. В 1802 г. Сенат получил право возражать против новых императорских указов, если они ему покажутся несогласными с другими законами, неясными или неудобными к исполнению. Вскоре Сенат этим правом воспользовался. По докладу военного министра Александр I определил, что все дворяне унтерофицерского звания обязаны служить в военной службе 12 лет, против чего сенаторы единогласно выразили свой протест, справедливо увидев здесь нарушение Жалованной грамоты, восстановленной императором сразу по восшествии на престол. В ответ на это царь-реформатор издал указ, в котором разъяснялось, что Сенат неправильно истолковал свои права, ибо право возражений относится только к старым указам, а не к новым, которые он обязан принимать неукоснительно. А. А. Корнилов так прокомментировал эту архетипическую историю: «Трудно понять, каким образом в уме Александра совмещалась идея необходимости ограничения самодержавной власти с такого рода противоречиями этой идее на практике. Поведение Александра в данном случае тем более было странно, что изложенное право Сената далее не ограничивало, в сущности, его самодержавной власти, так как в случае, если бы государь в ответ на протест Сената просто повторил свою волю об исполнении изданного им указа, то Сенат обязывался по регламенту немедленно принять его к исполнению». Но даже возможность просто возражать против самодержавного произвола вызвала негодование самого либерального из русских монархов. Что уж говорить про других…