Сергей Сергеев - Русская нация, или Рассказ об истории ее отсутствия

За государевыми людьми шли переселенцы-землепашцы. Первоначально это были принудительно переводимые дворцовые крестьяне, но с 1621 г. приоритетом стала вольная крестьянская колонизация, проводимая в основном «черными людьми» с Русского Севера. Вот некоторые ее итоги на конец XVII в., по данным В. И. Шункова. Количество русских дворов в Сибири достигло 25 тыс., из них по меньшей мере 11 тыс. были крестьянскими. Лишь 3 из 20 сибирских уездов оставались непашенными. В подавляющем большинстве крестьяне находились на государевом оброке, крепостничество в Сибирь почти не проникло и практиковалось только монастырями, которым принадлежало всего 1495 (14 %) крестьянских дворов. Все угодья, за исключением выгонов, находились в личном пользовании крестьян, регулярные переделы и прочие общинные прелести полностью отсутствовали, в связи с чем, естественно, развивалось и значительное имущественное расслоение. Словом, перед нами воспроизведение земледельческих порядков черносошного Севера.

Конечно, «самовластье» и коррумпированность воевод и ясачных приказчиков в Сибири, так далеко отстоявшей от Центра, были огромными. Но, с другой стороны, и с реакцией на это сибирского, весьма вольнолюбивого и неробкого в массе своей русского простонародья власти приходилось считаться. Упомяну только один яркий эпизод – отстранение от власти в 1696 г. виновника многочисленных «обид и налог и напрасного разорения» воеводы Богдана Челищева служилыми и посадскими людьми и пашенными крестьянами Илимского острога. «До указу великих государей» царского наместника во главе управления заменили выборные илимские жители. Челищев был несомненно грешен по всем статьям, но следствие по его делу длилось несколько лет – Москву явно смущало, что илимцы свой «отказ» «учинили самовольно, нашему великого государя указу противно», «чего преж сего не бывало». В конце концов в пользу Челищева со служилых и посадских людей взыскали 2000 рублей, но на воеводство в Илимск он не вернулся. Вряд ли бы бунтовщики так легко отделались, произойди это где-нибудь в Рязани или Калуге.

Присоединение Сибири, таким образом, важно для судеб русского народа не только тем, что местная пушнина, по расчетам Г. В. Вернадского, давала во второй половине XVII столетия треть государственного дохода, или тем, что там был обретен поистине кладезь полезных ископаемых, только-только в ту пору разведываемых и осваивымых. Но и тем еще, что там возник новый резервуар – пусть и очень относительной – русской свободы, хотя это и звучит парадоксом применительно к земле, куда уже тогда начали отправлять на поселение ссыльных. Кроме уголовников, это были разного рода беглые и бродяги, а также участники антипетровских восстаний – стрелецкого 1699 г., астраханского, булавинского – и «диссиденты»-старообрядцы. Позднее к ним добавились непокорные помещикам крестьяне и «политические». Контингент, как на подбор, сплошь незаконопослушный, создававший вокруг себя совсем иную атмосферу, чем та, которая господствовала и потому отторгла их в доуральской Великороссии.

Ну и напоследок остается выразить горькое сожаление, что грандиозная эпопея как Южного, так и Восточного русских фронтиров, перед которой бледнеет сага Дикого Запада, до сих пор не нашла ни своего Фенимора Купера в литературе, ни своего Джона Форда в кинематографе.

Русская верховная власть с петровского переворота до 17 октября 1905 г., несмотря на ее переезд из Москвы в Петербург, принятие императорского титула, подражание то Стокгольму, то Парижу, то Берлину, щедрый приток немецкой крови в жилах Гольштейн-Готторп-Романовых (именно так именовался род российских монархов начиная с Петра III в европейском аристократическом справочнике «Готский альманах») и декларации про «общее благо», оставалась неизменной, скроенной еще по московской мерке – «надзаконной и автосубъектной» (А. И. Фурсов). «Ни при одном из более или менее размеренных видов правления, которые принято называть неограниченными, единоличная власть никогда не достигала и никогда не достигнет той степени, каковой она достигла в России, где все управление, по сути, осуществляется особой императора. Во всех странах, управляемых неограниченной властью, был и есть какой-нибудь класс или сословие, какие-нибудь традиционные учреждения, заставляющие государя в известных случаях поступать так, а не иначе и ограничивающие его причуды; в России ничего подобного нет», – писал в своей знаменитой книге «Россия и русские» (1847) декабрист-эмигрант Н. И. Тургенев. «Фактически старое московское самодержавие в новой оболочке приняло еще более резко выраженный характер», – констатировал в начале XX в. юрист В. М. Грибовский.

Какие бы решительные перемены ни происходили в жизни страны – вплоть до отмены крепостного права, – самодержавие менять свою природу не находило нужным. В петровском Воинском артикуле говорилось: «Его Величество есть самовластный монарх, который никому на свете о своих делах ответу дать не должен, но силу и власть имеет свои государства и земли, яко христианский государь, по своей воле и благомнению управлять». «Император Всероссийский есть монарх самодержавный и неограниченный. Повиноваться верховной Его власти не токмо за страх, но и за совесть Сам Бог повелевает» – такая формулировка царской власти была дана при Павле I. «Основанием России было и должно быть самодержавие… Свобода в ней должна состоять… в повиновении всем законам, исходящим от одного высшего источника», – утверждалось в одном из официальных документов эпохи Николая I. В первых же параграфах введения к фундаментальным «Началам русского государственного права» А. Д. Градовского (1875) читаем: «Россия, по форме своего государственного устройства, есть монархия неограниченная… Ст. 1-я наших основных законов признает русского Императора монархом неограниченным и самодержавным. – Название „неограниченный“ показывает, что воля императора не стеснена известными юридическими нормами, поставленными выше его власти… Выражение „самодержавный“ означает, что русский Император не разделяет своих верховных прав ни с каким установлением или сословием в государстве, то есть что каждый акт его воли получает обязательную силу независимо от согласия другого установления». В 1897 г. в ответе на вопрос всероссийской переписи о роде занятий последний российский самодержец с обескураживающей прямотой написал: « Хозяин земли Русской ». Под этим пассажем легко представить автограф Ивана III.

Не стесненные юридическими нормами хозяева могли позволить себе какие угодно неожиданные перемены. «Наши обычаи, служба и все переменяются у нас быстро, и с каждым царствованием Россия и ее народ переделываются заново, и на всем лежит печать скоропреходящего времени, которое едва успевает накладывать свой штемпель; эта печать времени есть царская воля, нрав и каприз Государя», – писал в 1865 г. наблюдательный мемуарист М. А. Дмитриев. Иногда перемены эти были пугающе жестокие, например, репрессии против русской знати в правление Анны Ивановны. «Дело Долгоруких» – казнено четверо, троим вырезали языки и вырвали ноздри, так или иначе пострадало около 50 человек; «дело Волынского» – казнено три человека, двоих «нещадно били кнутом», одному вырезали язык. Все это как будто возвращает нас в опричные времена, кстати, А. П. Волынского, среди прочего, обвиняли в том, что он в частных разговорах называл Ивана Грозного «тираном». Иногда – напротив, случались нововведения весьма гуманные: Елизавета Петровна, гармонично сочетавшая в себе любовь к радостям плоти и богобоязненность, не считаясь с мнением своих вельмож, из личных религиозных убеждений отменила в России смертную казнь, чего не было в ту пору нигде в Европе, а Петр III упразднил страшную своими бессудными расправами Тайную канцелярию.