Владимир Паперный - Культура Два

Мы видим, что случайные или безвредные, с нашей точки зрения, события были для культуры 2 отнюдь не случайны и отнюдь не безвредны, ибо она видела в них угрозу самым первичным своим категориям.

Но, чтобы в предположении о влиянии кессонных работ на половую активность увидеть угрозу реальной половой активности носителей культуры 2, необходимо наличие в культуре того механизма, который мы (вслед за Лотманом и Успенским) назвали мифологическим мышлением, то есть отождествление названия и называемого, изображения и изображаемого, слова и его значения. Культура как будто верит, что, если произнести вслух (или напечатать в книге) мысль о том, что население не увеличивается, оно тут же перестанет увеличиваться, а если в эмблеме серпа и молота молоток повернуть бойком к режущей кромке серпа, то это мгновенно приведет к конфронтации рабочего класса и крестьянства.

Однако в приведенном списке вредительских действий есть и такие, которые сегодня невозможно объяснить даже с мифологической точки зрения. Это события, которые покажутся нам вполне созвучными мифологии культуры 2 и которые тем не менее культура 2 склонна рассматривать как вредительские. Таковы, например, требования рационального построения учебных планов, борьба с увлечением рисунком и акварелью, с архитектурными излишествами, с идеалистическими теориями – все это было бы вполне уместно в культуре 1 и не очень вяжется с уже сложившимися у нас представлениями о культуре 2.

Тут мы касаемся чрезвычайно важной черты культуры 2, которой мы уже вскользь касались выше и механизм которой будет рассмотрен ниже (раздел «Дело – чудо»). Здесь мы ограничимся лишь тем, что назовем эту черту: выдвижение логически несовместимых требований. Вспомним, в какую растерянность привело М. Гинзбурга открытие этой черты в культуре 2 (см. Введение).

В культуре действительно существует механизм мифологического мышления, но этим механизмом она не исчерпывается. В ней действует еще какой-то механизм, по-видимому, более высокого уровня, который позволяет легко и естественно соединять разные механизмы и разные требования. Культура может требовать одновременно двух взаимоисключающих вещей: стандартизации строительства и индивидуального подхода к каждому сооружению, удешевления архитектуры и достижения максимального ее богатства, физического уничтожения памятников собственной архитектурной традиции и объявления этой традиции единственным источником творчества, полного вырубания деревьев на Садовом кольце и буйного озеленения, ликвидации ленинградской архитектурной организации и возрождения петербургской традиции, ликвидации азиатского склада Москвы и чисто азиатских мер по его искоренению и т. д.

Отсюда вредителями в культуре 2 могли стать и те, которые, подобно конструктивистам, недостаточно увлекались рисунком и акварелью [37], и те, которые увлекались ими чересчур. Вредительством в этой культуре могло казаться и « распыление строительства по множеству точек», и «вредная бюрократическая теория концентрации … работ» (СЗ, 1937, 28, 114).

Я склонен думать, что в культуре действовал не один, а несколько механизмов различения вредителей и героев. Основным, видимо, был мифологический механизм, рассмотренный выше; так, например, тот, кто высказал предположение, что от кессонных работ можно потерять способность к половой жизни, – вредитель, потому что, высказывая это предположение вслух, он подвергает опасности реальную способность к половой жизни, а эта способность окружена в культуре некоторым мифологическим ореолом. Кроме того, действовал и другой механизм. Враждебными культуре оказывались все те, кто пытался перевести ее мироощущение на язык логически непротиворечивых требований. Это делал, как мы знаем, М. Гинзбург и был в конце концов отвергнут культурой. Еще более определенно это пытался сделать М. Охитович. Его тезисы «Национальная форма социалистической архитектуры» – это попытка чисто логических интерпретаций лозунга Сталина «национальное по форме, социалистическое по содержанию искусство».

Охитович приходит почти к тому же, чего, казалось бы, хочет и культура 2. Он осуждает архитектуру Запада за «отвлеченную геометричность форм» и «физическую бестелесность», он утверждает, что эта «национально обезличенная архитектура» не знает «ни ступенчатости, ни членений, ни главного, ни второстепенного, ни различия правого от левого, верха от низа, все тяготеет к современному равенству всего ко всему » (Охитович, 1935, л. 18). Прекрасно сказано. Культура 2 должна была бы, кажется, радостно приветствовать новообращенного, но этого не происходит.

Охитович обвиняет архитектуру конструктивизма и рационализма в том, что она ничем не отличается от «безнациональной послевоенной архитектуры Запада» (л. 35). Он утверждает, что «лозунг стремления сооружений социалистического зодчества ввысь означает удар по горизонтализму… этому важнейшему устою буржуазного конструктивистского сознания» (л. 20). «Слабость пролетарского коммунистического отпора безнациональной архитектуре, – считает М. Охитович, – в отрицании им значения классического наследства» (л. 41). Наконец, противопоставляя аналитизму западной и конструктивистской архитектуры синтетизм советской, Охитович предполагает, что «наиболее последовательно синтетическая архитектура представлена в фольклоре», то есть в архитектуре «самого цельного человека в истории» (л. 52), – а о близости идей Охитовича, касающихся фольклора, устремлениям культуры 2 мы узнаем из следующей главы.

Почему же культура 2 отвергает М. Охитовича? Все дело в том, что он приходит к этим формулировкам логически непротиворечивым способом. Его тезисы слишком безукоризненно последовательны. Он слишком точно сформулировал интенции культуры 2, а это показывает, что он рассматривает эту культуру как бы со стороны. Он не растворен в культуре, она для него всего лишь объект научных построений. Строго говоря, М. Охитович нейтрален по отношению к культуре, он, как Цезарь, пришел, увидел, сформулировал, но культура 2 не знает нейтральной позиции и не нуждается в Цезарях. Надо либо полностью раствориться в культуре, либо быть отвергнутым ею. Позиция нейтрального наблюдателя ведет к уничтожению наблюдателя.

В этом смысле позиции М. Охитовича и автора этого текста сходны – это позиции внешних наблюдателей. Не случайно, что мы с ним независимо друг от друга приходим к сходным формулировкам – «равенство всего ко всему» перекликается с «равномерностью культуры 1», «горизонтализм конструктивистского сознания» – с «горизонтальностью культуры 1». Поэтому, если бы данная работа была написана в культуре 2, автора ждала бы судьба М. Охитовича. Складывающаяся на наших глазах культура должна, по моим предположениям, быть сходной с культурой 2. Если в результате написания этого текста я окажусь в исправительно-трудовом лагере, то меня как человека это огорчит, но как исследователь я буду удовлетворен [38].