Алексей Бердников - Жидков, или о смысле дивных роз, киселе и переживаниях одной человеческой души

Действительно, ни на единый час

Нас не оставят за грехи, за куш бы.

Есть голоса приязности и дружбы.

Есть голос смерти. Голос каждый час.

Есть голос рад. Есть будто огорчили,

Он лезет в той яруге, где ивняк, -

И голос тот мне кажется бедняк.

Есть голос точечный -- звезды, свечи ли.

Есть голос-ветерок, зефир, сквозняк,

И голос тот, кому нас поручили.

И голос тот, кому нас поручили,

Прилично гол, как подобает быть.

Он никогда не нудит нас как быть,

Но отнуждает от того, что мнили.

Но что б о том мы ни вообразили,

Он помешает нам достать, добыть, -

Но сократиться, замереть, убыть -

Он станет нам внушать, когда б мы згили.

Всех голосов повадки, вкусы, стили -

Кто нам исследует? Кто их следы

Нам назовет и этим явит или

Нам обозначит, тропы у воды, -

Но голоса нужды, беды, вражды -

И я прорепетировать вам в силе.

Я вслух прорепетировать вам в силе

Доступное сознанью: колосник,

Оно лишь трансформирует родник,

От струй его же боги и вкусили.

Два гласа в языке нас поносили -

Один из них наш бывший ученик,

Второй нам чужд, не трус, не клеветник,

Пожалуй, мученик, хоть попросили.

-- Джентльмены судьи, -- возглашает глас, -

Я с предыдущим гласом не согласен,

Сей зычный глас поистине ужасен:

Он, в душу к вам отыскивая лаз,

Становится лишь дерзок и прекрасен,

Не на внимательный, однако, глаз.

Незаинтересованный в нем глаз

Легко отметит ложь и передержки.

Прошу у вас залуки и поддержки

От кары, о которой просит глас.

Молю, да не прикроете вы глаз,

Вподобье сводни или же консьержки,

На те процессуальные издержки,

Что не окупит выдранный мой глаз.

Ни острый меч, ни скорлупа кирас

Спасать нам диктатуры несподобны,

Пока не привлечем тех, кто способны

Служить по убежденьям, не в острас,

Кто знает мыслить, пусть добры, пусть злобны,

И молвить истинно и без прикрас. -

-- А молвить истинно и без прикрас,

То смолвился как раз самодокладчик,

Крамольным колеям путеукладчик,

Он олигархий подводил не раз.

В правление четырехсот в тот раз,

Он, вслух рекомендуясь как приватчик,

Играл в обобществленника, отхватчик,

Чем и подвел доверившихся раз.

Затем в нем гласы совести зазгили,

И триста девяносто девять душ

Он кинул, не на счастье -- на беду ж.

Но если в шторм, когда трещат рангили,

Всяк кормчий убежит холодный душ,

То он команду обречет могиле.

-- Команду я не обрекал могиле:

Команда это массы, а деспот,

Пусть коллективный, из четырехсот,

Как раз работал, чтобы массы гили.

Теперь спартанцы к нам присапогили

И пчел повыковыряли из сот.

Втридцатером мы проливаем пот,

А кто не входит в тридцать -- нам враги ли? -

-- Нам вреден всякий глас и всяк язык,

Способный нас бесстыдно втуне высечь. -

-- Вы отобрали список из трех тысяч,

Где вами каждый купленный язык

По приговору будет хоть валы сечь. -

-- Изменник ты и прикуси язык.

Да, ты изменник, прикуси язык. -

-- Не прикушу язык. Я не изменник.

Изменник тот, кто не жалеет денег,

Чтоб клеветам развязывать язык. -

-- Но в клеветах ты сам небезъязык, -

Припомни, как при Лесбосе меж стенег

Ты наблюдал, как тонет соплеменник,

Как слизывает их волны язык,

А генералам, что валов по гуду

Тебя просили помощь оказать,

Ты что ответил -- не хочу? Не буду?

Не по доносу ль твоему связать

Приказано и казнью наказать

Их пятерых? Быть может, лгать я буду?

-- Тех пятерых, и я ведь лгать не буду,

Пытавшихся послать команду в шторм,

В обход рассудка здравого и норм, -

Не я, но форум обрекал в осуду.

Я сам оплакал каждую посуду

Из пущенных в безветрие в раскорм,

И гласы с корм и с непонятных форм

Меня ужасно мучат и посюду.

Но мой зоил, однако, клеветник.

Его в то время не было в Афинах.

Во Фракии он подданством повинных

Против законных возмущал владык,

Пленяя запахом запасов винных,

Зане изобретательства родник.

Он, правда, всякой выдумки родник,

Хоть пробою скорей низок, чем высок,

Его изобретенье -- белый список,

Всяк вне пределов коего -- данник.

Кто в этот адов перчень не проник,

Уже не пей вина, не ешь сосисок,

В любой момент будь пущен, как подлисок,

На белосписчий чей-то воротник.

Но тот, кто в списке, -- не плати за буду,

За экипаж, за пищу -- им патент

На полученье почестей и рент -

За папу, маму, за Гомера, Будду.

За остальными кличка -- резидент.

Что резидент? Не то спросить забуду.

Так что есть резидент? Не то забуду. -

-- А резидент, дружище, это тот,

Кто самобытно в Аттике живет,

Чья жизнь ему дана, но как бы в ссуду.

Ты ждешь по справедливости рассуду,

А справедливость в этом деле пот

Холодный с чел и травяной компот,

То лихо, от которого нет худу.

От резидента, в общем, ты отлик

Не столь уж многим -- лишь иммунитетом,

Полученным от столь бранимых клик.

Сотру-ка твой иммунитет стилетом.

Смотри -- из списка ты ушел, при этом

Как побледнел, как дернулся твой лик!

Как побледнел, как дернулся твой лик,

Сократ, внезапно! -- Извини, я выпал

Из мысли напрочь. -- Вовсе нет, ты сыпал

Аттическою солью, изгилик.

Бесспорно, в этих гласах тьма прилик,

Хоть Ферамен, увы, из-за травы пал,

А тот немало зелья всем подсыпал.

Но твой ли, вправду, Критий ученик?

-- Да, но тот самый, что в ночи, в остуду,

Ко мне из-за стены таскался в дом,

Презрев осуды, старость и простуду.

Он говорил: Сократ, с таким трудом

Народ жестокий к миру приведом, -

А ты -- смущаешь (в скрежет). Не избуду!

***

В ресницы веянье мне пташки лили

Пред мордой зверя оборжавшей нас

Но в их глазах стоял мой светлый час

Мне разобраться в том не поручили

Мой милый мальчик акция же в силе

Глаз предал плоть но я не выдрал глаз

И кривизна пространства без прикрас

Второй нелучший наш залог могиле

Я самому себе казал язык

Страну нет две страны о них не буду

Плотину точит тоненький родник

Он клялся сукой все тебе забуду

Умытый зад но рядом сраный лик

Не знаю может может быть избуду

IX. Алкивиад

Не знаю... может... может быть, избуду

Ничтожество мое. Моя душа

Алкала чуда с детских лет, спеша

Функционировать... в упреку чуду.

Быв отроком, я успевал повсюду:

Как бы взвиясь в полетном антраша,

Мимолетящий и едва дыша

Я предносился воздуху иль пруду.

За домом к лету созревала пыль,

Которую кнуты возниц крутили

И осаждали на лопух, копыль.

И птицы взвихривали и мутили

Воздушную серебряную быль

И на ресницы веянье мне лили.

В ресницы веянье мне пташки лили,

И часто бита, зоска иль лапта,

Иль прыгалки или черты черта