Виталий Степанов - Под ветрами степными

Завтракаем, сидя на траве. Улыбающийся Виктор из окошка кухонного вагончика большим половником наливает всем порцию чего-то похожего на суп. Девочки подозрительно пробуют варево. Игорь командует:

— Лей два половника!

Отведав, он спрашивает недовольно:

— Это что? Суп?

— Это макароны! — несколько обиженно объясняет Виктор.

— А чего ж ты тогда воду не слил, голова?! — укоряет Игорь, сцеживая на траву воду с макарон, превратившихся в лапшу.

— Тогда бы всем не хватило! — оправдывается незадачливый повар.

Все хохочут над ним, особенно девочки.

В связи с такими недоразумениями пришлось несколько изменить порядок. Мальчишек освободили от выполнения поварских обязанностей. Готовить стали только девочки, более практичные во всех этих вопросах. Дело пошло несколько лучше, но и тут не обошлось без конфузов.

Таюшка Чудова, боясь опоздать с завтраком, затеяла с вечера варить пшенную кашу. Она поставила на примус бак с водой, засыпала крупу, а сама улеглась на полке с книжкой. В двенадцатом часу вернувшиеся из кино ребята зашли на кухню в надежде чего-нибудь перехватить. В вагончике хлопьями летала сажа, из бака валил густой едкий дым, а примус горел, вернее — коптил, одним боком. Таюшка спала, свернувшись калачиком и заложив пальцем книгу на той странице, где оборвалось чтение.

Все уладилось, когда постоянным поваром стала Нэля Бажина. Да и вообще все складывалось неплохо. Ребята приноровились к свекле и стали перевыполнять нормы. В поле уходили рано утром и работали часов до одиннадцати, пока не начиналась жара. До трех отдыхали, а потом снова уходили в поле часов до восьми вечера.

В вагончиках образцовый порядок. Постели заправлены, на столике цветы, вымыты полы. Ребята, стеснявшиеся вначале стирать свое белье и мыть полы, теперь не видят в этом ничего зазорного.

Директор живет рядом с нами и по утрам по-соседски иногда заходит посмотреть на наше житье-бытье. Он, кажется, доволен нами.

Прошло первое комсомольское собрание, на котором меня избрали секретарем комсомольской организации совхоза. Собрание это было нашей первой официальной встречей с местными целинниками. Неожиданно для всех нас встреча прошла очень бурно. Тон задал молодой совхозный шофер Анатолий Еремин. Порывистый, энергичный, он с трибуны обрушился на нас, новичков.

— Вы нам скажите сначала, — требовал он, — надолго ли вы все приехали? Шуму много подняли — десятиклассники, десятиклассники, а вот какие у вас мысли? Если вы только для института стаж сюда приехали зарабатывать — ничего не выйдет. Совхоз не проходной двор. Мы видели таких: два дня поработают, а потом в анкетах пишут: «Осваивал целину».

Старожилы дружно поддерживали Еремина. Под таким натиском ребята мои несколько растерялись.

Как отвечать на этот вопрос: зачем мы сюда явились? Если по правде говорить, то придется сознаться, что многие приехали сюда с мыслью об институте. Но это никому не казалось до сих пор предосудительным. Прежде после школы сразу шли учиться дальше. Теперь перед институтом надо поработать два года. О другом пути, не по этой обычной схеме, о том пути, которым идут вот эти парни и девчата, трактористы и доярки, пути совершенствования мастерства в своей, казалось бы, рядовой сегодняшней профессии, многие как-то до сих пор не думали.

Никто из десятиклассников почему-то не осмелился выступить и рассказать о наших планах, но когда перед голосованием объявили перерыв, начались бурные споры в коридоре. О чем спорили, я не слышал. Видел только, как ребята окружили Еремина. И Женька Рябов, поправляя рукой рассыпающиеся волосы, ожесточенно ему что-то доказывал.

Нам поверили. Игорь Беликов и я прошли в комитет почти единогласно.

На первом же заседании комитета обсуждали кандидатуру заведующего клубом. После долгих уговоров занять эту вакантную должность согласился Мацнев. Оригинальничать новый заведующий не стал и деятельность свою начал с вечера танцев. Девочки помогли ему привести в порядок зал, а вечером в освещенный клуб потянулась принаряженная молодежь.

Вначале все шло гладко. Щукин играл на баяне, кружились нарядные пары, щеголеватый Толик Мацнев, в галстуке, наблюдал за порядком. Парней, пытавшихся танцевать в кепках, он вежливо предупреждал, и они совали кепки под мышки.

В самый разгар танцев появился подвыпивший молодой тракторист третьего отделения Иван Звонцев. Несколько раз его снимали с трактора за аварии, но потом из-за нехватки людей сажали снова. Иван, в сдвинутой набок соломенной шляпе, направился к Унжаковой. На лице Валентины от испуга выступили красные пятна, но отказаться от приглашения она не посмела. Игорь с каменным, недобрым лицом наблюдал за происходящим. Мацнев сделал знак, и музыка оборвалась. Он подошел к Звонцеву и твердо попросил снять шляпу. Все с напряженным вниманием следили за ними.

— А ты откуда, пижон, взялся? — удивился Звонцев, не отпуская Унжакову, которая была ни жива ни мертва. — Понимаешь, мне сейчас некогда, — продолжал он насмешливо, — познакомимся позже. Баянист, музыку!

Щукин, облокотившийся на баян, не пошевелился.

— Музыки не будет, пока не снимете головного убора, — подтвердил Анатолий.

Валя, воспользовавшись моментом, выскользнула из рук Звонцева.

— А ну, выйдем! — помрачнев, предложил он Мацневу.

Тот пожал плечами и пошел к выходу. Вслед за ними вышел Игорь.

Танцы возобновились. Через некоторое время появился Игорь. Он старался придать своему лицу равнодушное выражение, но глаза его весело блестели. Появился и Мацнев. Галстук у него был чуть-чуть сдвинут набок. Звонцев на этом вечере больше не показывался.

У Вали Унжаковой была осенняя переэкзаменовка по алгебре. После ужина, когда Нэля заканчивала мытье посуды, Игорь занимался с Валентиной на кухне. Он был изумительно терпеливым педагогом. Объяснять ему приходилось не только алгебраические формулы. Валя нет-нет да и заупрямится:

— Не поеду я сдавать алгебру! Все равно опять провалю.

— Ты что, с ума сошла? — строго спрашивает Игорь. — Без аттестата хочешь остаться?

— Проживу и без аттестата. У тебя спрашивали его, когда на свеклу посылали?

Потом, отвернувшись, добавляла:

— И ты мне не свекор, чтобы таким тоном со мной разговаривать!

Игорь смягчался и — в который раз! — начинал терпеливо втолковывать ей правильные понятия о жизни. Иногда это приводило к тому, что наш староста в темноте после отбоя виновато пробирался к своей полке, раздевался, стараясь никого не разбудить, и нырял под одеяло.

Однажды в поле во время перерыва я стал стыдить Щукина, который ни разу еще не взял в руки книжку, хотя у него также был осенний экзамен. Николаю явно скучно было слушать мои нотации. Он лежал на спине, подложив руки под голову, и смотрел в небо.