Автор неизвестен - Ведьмы из Варбойс. Хроники судебного процесса

Ее манило и тянуло засунуть голову в очаг. Она позволяла лицу настолько сблизиться с огнем, что останавливалась лишь силой того, кто удерживал ее – если бы ее отпустили, то она плашмя упала бы в очаг в полной решимости погибнуть там. То же у нее часто происходило с водой. Она всегда говорила, что дьявол искушает ее и тем, и другим.

Все же во всех этих искусах неизменно можно было отметить, что она никогда не соблазнялась какой-либо из этих опасностей (насколько нам известно) будучи одной, но всегда, когда кто-то был рядом и мог помочь.

Какой же можно сделать из этого вывод? Происходило ли все по милостивому провидению и доброте Божьей, которые нельзя отрицать, но они были явлены столь странно и так удивительно, как в сохранении ее [жизни], так и в отношении остальных сестер при таких мучительных крайностях? Или же это некая скрытая издевка и насмешка дьявола, чтобы обмануть окружающих? Сомнения остаются и не могут быть разрешены среди людей, но так или иначе, как бы то ни было – слава Богу!

В пятницу, 15 марта 1592 [т. е. 1593] г., мисс Джейн, сидя за столом во время обеда, очень мучилась в припадке, подобно тому, как две или три недели назад, и это особенно обострялось во время еды, а потом и в любое другое время дня. Припадок всегда обязательно прихватывал ее незадолго до того, как она собиралась сесть [за стол] или вознести благодарение, или вскоре после [молитвы].

В тот день, когда она обедала, ей казалось, что кто-то сидел на столе и разговаривал с ней о Нэн Сэмуэл. Некоторое время она его слушала, а затем с тяжелым выражением лица оглянулась на горничную, которая стояла за ней, и покачала головой, будто печалясь.

Мисс Джейн часто говорила, когда другие сестры были в припадках, что дух твердит им, что она также должна поцарапать Нэн Сэмуэл до следующего заседания Выездного суда, которое случится когда следует. Но она всегда отвечала ему, что не будет царапать ее, и пусть дьявол делает с ней, что хочет. Дух, по ее словам, очень много увещевал ее, но она всегда противилась ему, открыто заявляя, что не будет этого делать.

В тот вечер, когда она сидела за ужином с остальными сестрами, то впала в острый припадок, согнувший и скрутивший ее тело, будто сломав спину. Ее руки тряслись так, что она не могла прочно и долго удерживать нож, который уколол бы ее руку. Когда этот приступ закончился, дух, казалось, заговорил с ней снова, как во время обеда, поскольку она повторила в той же манере действия в отношении Агнес Сэмуэл, которая стояла за ней как прежде, и выразила еще больше признаков печали, чем прошлый раз.

Внезапно она встала из-за стола и отправилась наверх, бросив удивительно тяжелый и недовольный взгляд на горничную, из чего можно было заключить, что у ребенка на уме есть что-то, что она не может высказать (поскольку ее рот был замкнут, что ей очень не нравилось). Горничной приказали расспросить ее, что та и сделала. Рот у ребенка немедленно открылся, и она отозвалась: «Тебе же хуже! Ты – молодая ведьма!» А затем отвернулась, будто не хотела ее видеть. Для горничной было неожиданным услышать от нее обращение «молодая ведьма». Она продолжила ее расспрашивать, как ей и было приказано. Но ребенок отвернулся и, схватив ее ухо, которое было почти рядом, сказал, что для него невыносимо ни слушать, ни видеть ее. Тогда горничной приказали спросить, в чем дело. Ребенок ответил, что дух сказал, что она должна оцарапать Агнес Сэмуэл.

«Когда ты должна поцарапать меня?» – спросила горничная. И тут же рот у ребенка замкнуло, так что она не смогла никак ответить. Затем девочка начала плакать, на вид очень скорбно, но все же смешивая рыдания с гневом по отношению к горничной. Почасту, взглянув на нее, она резко отворачивалась, выражая сильное желание издать звук. Но зубы оставались сомкнуты, будто злой дух раздувал и подогревал ее ненависть к горничной. Так продолжалось с четверть часа. Горничная решила снова спросить, когда она должна ее поцарапать. Ребенок отвечал знаками, поскольку мог слышать ее, но не мог говорить: палец, поднятый вверх – это да, а опущенный вниз – нет. Так с легкостью составили, что она должна оцарапать ее сразу после ужина, как только будет прочитана молитва. Потом горничная спросила, где она должна ее поцарапать. Та ответила знаками, что это будет правая рука, которая противоположна той, которую оцарапала неделю назад ее сестра Элизабет.

Вскоре господин Трокмортон, отец этого ребенка, пригласил господина доктора Дорингтона и некоторых других горожан из соседей, а когда они пришли, объявил то, что сообщил ребенок относительно этой горничной. Все время, пока они собирались – а прошло полчаса – ребенок оставался удивительно грустен и печален, очень жалостно плакал, но периодически яростно вспрыгивал со своего места в сторону горничной, будто желая напасть на нее раньше времени.

Одна из сестер тогда же, находясь в припадке, воздавала благодарение, а как закончила, то ноги у нее подкосились (поскольку не могли стоять), и она напала на горничную с такой свирепостью и гневом, будто хотела до кости разорвать мясо на ее руке. Но она могла едва скользить по ее коже и сказала, что, как поведал ей дух, это потому, что Плук держит ее сердце и руку (имелось в виду, горничной) и не позволяет идти крови. Устав царапать, девочка вздохнула и сказала, что ее ожидает другой приступ. Тогда доктор Дорингтон предложил всем вместе помолиться. Во время молитвы она тихо стояла на коленях, но только молитва закончилась, немедленно кинулась царапать горничную как прежде, приговаривая со слезами, растекавшимися по щекам: «Я бы не царапала тебя, но дух заставляет меня! Он говорит, что я должна царапать тебя, как и другие мои сестры. Так же должна поступить моя сестра Джоан накануне заседания Выездного суда». А было это (если отмечать время) почти за три недели до заседания Выездного суда.

Первый раз, когда царапали горничную, казалось, что от нее что-то исходит. Теперь девочка продолжала стоять на коленях, приговаривая, что с той же легкостью примет это сейчас, как и в любое другое время, что та должна истечь кровью на нее, и что она должна отхватить от нее чуть-чуть. Далее сказала, что знает, что та сейчас плачет (так на самом деле и было), но не слышит этого (о чем дух говорил накануне), потому что не должна жалеть ее. Когда она устала и запыхалась, перестав царапать, то смыла водой ту немногую кровь из руки горничной, которой испачкала ладони.

Затем доктор Дорингтон начал наставлять горничную и увещевать ее многими добрыми речами, говоря, что Бог, несомненно, не позволит злым духам так терзать ее и причинять страдания такого рода этим невинным детям против их воли, если только она не согласна или что-то утаивает, или скрывает какие-то знания об этих колдовских практиках, в которых призналась ее мать.