Мой ГУЛАГ. Личная история

Со временем с каждым новым героем приходило более четкое понимание той роли, которую играет «Мой ГУЛАГ» в культурной, исторической, травматической памяти общества. Это возможность зафиксировать наше прошлое через реальных очевидцев, людей совершенно разной социальной, идеологической, религиозной культуры. История переписывается до сих пор, мы постоянно что-то открываем и снова закрываем, если это неудобно выглядит. В этом контексте воспоминания выживших в ГУЛАГе — большая ценность. Главная особенность нашей работы — в том, что мы избегаем обобщений. Они нужны, чтобы сэкономить время, освоить масштабы и идти дальше. А мы пытаемся останавливаться, и не всегда это легко и комфортно — необходимы усилия. Мы их прилагаем, переживаем новый опыт, который в итоге оказывается опытом нашего прошлого. Для нас очень важен отдельный человек, его уникальное восприятие, в большинстве случаев противоречивое в отношении к общепринятым фактам. Интересен психологический аспект личности, лишенной права на собственную жизнь и тем не менее не теряющей свою уникальную траекторию. Попадая в мясорубку политической стихии, человек не распадается. С ним что-то происходит, и теперь ни наше желание по-человечески сочувствовать, ни наша рефлекторная потребность к суждению не работают. Сегодня он сидит, подключенный к микрофону, перед двумя камерами — под пристальным взором. И ему нужно снова вернуться туда, снова стать ребенком и пережить такое, о чем и думать страшно. Он весь перед тобой: закрытый, скованный, изображает уверенность или чистый и искренне плачет. Не все соглашаются, но если соглашаются — то это доверие, это распятие. И мы должны об этом знать. Бесценно все это.

Моя бабушка — мамина мама — служила в НКВД, а в это время мой дедушка — папин папа — сидел в ГУЛАГе. Правда, мама с папой тогда еще знакомы не были. К моменту их знакомства НКВД уже переименовали в МВД, а дедушка вернулся домой.

Из лагеря он попал на фронт, разумеется, в штрафбат, потом пришла похоронка, а потом появился и он сам, израненный, с негнущейся ногой и изувеченной рукой.

Бабушка рассказывала, что проверила будущего зятя по эмвэдэшной картотеке и чуть не упала в обморок: ее единственная дочь собралась замуж за сына уголовника.

Мы жили отдельно от дедушки, ходили к нему в гости, иногда он приходил к нам. Помню, что очень боялся его, бабушка же говорила: уголовник.

Моя вторая «встреча» с ГУЛАГом — Татьяна Окуневская. Кинозвезда, любимица Берии и Броз Тито в одночасье оказалась за решеткой. Окуневская рассказывала мне, что ее подруга Зоя Федорова — еще одна сталинская кинодива — билась головой о стену камеры, чтобы покончить жизнь самоубийством. Охранники привязывали Федорову к нарам…

Тема лагеря присутствовала в разговорах Окуневской не реже темы кино. На многие вещи в жизни она смотрела глазами лагерницы. Любимый анекдот Окуневской:

Хаймовича ведут на расстрел.

— Какой сегодня день? — спрашивает Хаймович.

— Понедельник.

— Ничего себе неделька начинается!

Отдельная тема — застолья у Окуневской на «Динамо». С «послеобеда» и до утра водка, байки и красной нитью — лагерь, часто через анекдоты:

— Сегодня на ужин морковка.

— Ура!

— Тертая.

Это тоже от Окуневской, кажется, под винегрет.

Все герои «Моего ГУЛАГа» пережили свой кошмар. У меня часто так: записываю рассказ героя и не могу соединить того, прошедшего ад, и этого, живого передо мной сейчас. От каждого из героев «Моего ГУЛАГа» идет свет. Это мое личное наблюдение. Образ птицы феникс срисован с человека. Это мой личный вывод.

С дедушкой о ГУЛАГе я так и не поговорил: когда он умер, мне было всего десять, но с Окуневской — по полной программе и в подробностях! Так что, попав в проект «Мой ГУЛАГ», я оказался хорошо подготовлен.

Скажу честно, после интервью я не рыдаю и меня не мучают бессонницы. Но всякий раз расстаюсь с героем с одной мыслью: это должны знать все!

Судьба одного человека не похожа на судьбу другого. Одна биография, вторая, третья… Период сталинских репрессий пришелся на детство и юность наших героев, когда все происходящее с человеком запоминается детально. Собрать воспоминания этих людей — единственный способ сложить максимально объективную картину того времени. В советских и современных книгах и фильмах прошлое, как правило, отредактировано историческим моментом, вкусом и позицией авторов, наполнено устоявшимися легендами. «Мой ГУЛАГ» — редкий пример «невмешательства» в историю. Многие годы я работаю на телевидении и абсолютно искренне считаю, что это один из самых интересных проектов, которым я когда-либо занимался. Лично мне он дал очень много для понимания психологии людей, живших в то время. Когда у меня спрашивают, какой из героев запомнился больше других, я отвечаю: все!

И еще о дедушке.

До ареста он играл в футбол в составе команды города, не курил, не пил.

Но я помню уже другое. Все, что он не пропил, разворовали собутыльники. Он умер 23 февраля в абсолютно пустой квартире. И лишь на стене каким-то чудом оставались висеть старинные часы Gustav Becker .

Пишу сейчас этот текст, а дедушкины часы — на стене передо мной. Я к ним так привык, что уже не слышу боя. Вижу только, как качается тяжелый маятник.

Во время учебы на журфаке МГУ я работала в программе «Жди меня», выходившей тогда на Первом канале. Помню, как однажды в программу пришло письмо от пожилой женщины, она к тому времени много лет уже проживала в Германии. В 1937 году в Ленинграде сначала арестовали ее отца, через какое-то время забрали маму, а девочку отправили в детский дом. Там ей поменяли имя, отчество и фамилию. От родителей остались только янтарные бусы, которые были на шее малышки во время ареста. И все. Фотографии изъяли при обысках, а своей настоящей фамилии она не знала. Она была совсем крошечной, когда происходили эти страшные события. Были, конечно, в программе истории, когда родственников находили по коробку спичек или по старой открытке, но тут никого не удалось найти. Я часто вспоминаю эту женщину и пытаюсь себе представить: как можно жить, не зная, кто ты, кто твои родители и откуда твой род? Потом похожие истории в письмах мне стали попадаться все чаще, и уже тогда меня напугали масштабы репрессий, касавшихся чуть ли не любой семьи, любых сословий, любого уголка страны. Людей, которым стерли память, оказалось очень много. К сожалению, эту травму невозможно изжить. Она почти в каждом из нас. В моем роду тоже были ссыльные, которые так и сгинули в Вятке. Толком про них сейчас никто ничего не знает. Есть имена, но нет воспоминаний. Поэтому я считаю важным успеть записать воспоминания «коллективного героя». Истории респондентов проекта «Мой ГУЛАГ» — про нас всех.