Дуглас Локвуд - Я — абориген

Это означало, что мне бритвенным лезвием, без применения анестезирующих или антисептических средств, произведут обрезание, запретят два года разговаривать с определенными родственниками и есть одни виды пищи всю жизнь, а другие периодически, предложат спать вместе с группой женщин-свойственниц, не досаждая им расспросами.

Бедный я, бедный!

Тогда я еще не знал, что теперь обрезание было сравнительно безболезненной и даже гигиенической операцией по сравнению с тем, как оно производилось до прихода белого человека: среди его даров оказалось острое лезвие бритвы. А вот отцу обрезание делали камнем, деда же оперировал «хирург», действовавший зубами!

Сейчас молодому аборигену, который проходит инициацию, накладывают настоящую повязку. Мне ее заменил кусок влажной глины — маргиры. Глина высыхала на солнце и трескалась, ее приходилось каждый день менять.

Итак, мой зять закрыл мне глаза. Тут же меня окружили старейшины. Они стучали бумерангами и пели церемониальные песни, а мои свойственники тем временем вывели мне маргирой и красной охрой узоры на лбу, щеках и теле, а затем обвили шею и верхнюю часть туловища гирляндами из волос опоссума и перьев.

Это означало, что теперь я вулугурр, то есть мальчик, которому предстоит пройти ритуальное обрезание и стать мужчиной.

Затем меня отвели к свойственницам. Только теперь я точно узнал, какие унизительные испытания мне предстоят.

— Ты будешь спать рядом с одной из них, под ее одеялом, — сказали мне. — Все они — твои покровительницы и будут кормить тебя и выполнять любые твои пожелания. Но тебе запрещено разговаривать с ними!

— Ваджири-Ваджири, хочешь воды? — спрашивали женщины.

Я кивал головой.

— Хочешь есть?

Я утвердительно кивал головой или отворачивался в сторону.

— Хочешь на двор? — они спрашивали даже это.

Я опять отвечал кивком головы.

— Теперь пойдем спать, — говорила свойственница и указывала мне на место рядом с ней под одеялом. Но я не должен был ее касаться. Она, почти не замолкая, разговаривала со своими сестрами; речь часто шла обо мне. Но я не произносил ни звука.

Так повелевал закон племени.

Я получал первые уроки самообладания. Тело мое и разум привыкали к дисциплине. Теперь я всегда смогу держать себя под контролем, если только на свое горе не буду снова «отпет» колдуном.

Как только я перешел к свойственницам, мой отец, мать, братья и все близкие родственники отстранились от меня, хотя на мне не лежало табу. Это был просто один из способов приучить меня к сдержанности.

Все это, конечно, мне не нравилось. Я ненавидел каждое мгновение своей жизни. Представьте себе переживания девятилетнего белого мальчика, вынужденного спать среди голых женщин. Я стеснялся, потихоньку плакал, но молчал и даже не делал попытки убежать.

Церемония посвящения начиналась танцем женщин-сирен — вунгудува. Свойственницы отвели меня на площадку для корробори, где они целую ночь танцевали, притоптывая ногами, жестикулируя и разыгрывая целые пантомимы.

Ложе для меня устроили около костра — так сказать, в первых креслах партера, откуда я хорошо видел танец женщин, единственный за всю мою жизнь, исполняемый только для меня.

На следующую ночь, когда мужчины танцевали мундиву, опять же для меня одного, я уже ничего не видел.

Весь день я оставался со свойственницами, в то время как мужчины маргирой и охрой разрисовывали свои тела замысловатыми узорами. К вечеру женщины подновили мою раскраску и надели мне на голову ленту из белой ткани с одним-единственным пером. За час до захода солнца меня с головой накрыли одеялами.

Так, ничего не видя, лежал я у края площадки и прислушивался. Женщины пропели мужчинам, что я занял положенное мне место.

Громко стучали бумеранги. Дети плакали. Лаяли собаки. Все с нетерпением ждали сигнала от главных действующих лиц корробори, которые у ближайшего крика старательно разглаживали свои всклокоченные волосы и проверяли сложную, стилизованную разрисовку тел.

— Скорей, скорей! — шептал я, обливаясь потом под тяжелыми одеялами.

Наконец бумеранги перестали стучать, пение смолкло. Воцарилась тишина. Я сразу это почувствовал. Даже не видя, я знал, что теперь из пересохшего русла крика, с удовольствием позируя перед собравшимися, вышли ведущие солисты. Они были загримированы под индюков, ямс, корни лилий, диких слив, кенгуру, змей — словом, под языческие тотемы, которые являются каждому аборигену в сновидениях и пользуются, по нашим верованиям, неограниченным влиянием.

Я принадлежу к тотему кенгуру. Поэтому я верю, что кенгуру дал мне язык, ямы, где собирается вода, пищу, холмы и долины и многое другое. Мне запрещено есть определенные части кенгуру, например передние и задние ноги. Абориген, принадлежащий к тотему змеи, вообще не употребляет ее в пищу, ибо все части тела змеи так схожи между собой, что он может допустить ошибку.

Когда разрисованные мужчины появились на виду у всех, кроме меня, певец из хора, образовавшего круг, стал объявлять «страну» каждого. Мы относимся к племени алава и живем около реки Ропер, но у каждого есть свой собственный участок племенной земли, который он называет «моя страна».

Мне принадлежит территория площадью шестьдесят квадратных миль — почти сорок тысяч акров — точно к югу от миссии на реке Ропер. Я называю свою страну Ларбарянджи. Я знаю белого человека, который пасет свой скот на моей земле и воображает, что она принадлежит ему.

Страна моего брата Джекоба Вуйаинджи-Маджиньи находится на берегу реки Ходжсон, на территории скотоводческой фермы лорда Англии Вестея, который также считает ее своей.

Но вот все действующие лица вышли из русла крика и хор грянул маршевую песню:

Это означает всего-навсего: «Мы собрались все вместе на площадке для корробори и ожидаем начала церемонии».

Из моей душной темницы под одеялами я слышал, как стоявшие кругом зрители одобрительными замечаниями встречали приближавшуюся к ним цепочку разрисованных людей. Затем женщины натерли ноги каждому мужчине ниткой из человеческих волос, снимая, таким образом, с него запрет общаться с семьей. В знак возвращения к жизни мужчин еще намазали золой.

Двое участников церемонии были загримированы под собак. Один из них завтра произведет надо мной хирургическую операцию, а другой исполнит функции санитара: будет подавать инструменты, то есть бритвенное лезвие и перевязочные материалы, обладающие «высокими» септическими свойствами: грязную болотную воду и белую глину.

Эти двое по очереди вышли из русла крика, лишь только распорядитель церемонии назвал имя собаки каждого. Сделав несколько шагов, они остановились, прислушались, снова пошли и снова замерли, пошли и замерли, двигались то быстрее, то медленнее, почесывали рукой за ушами. В зависимости от темпа движения менялся и темп палок, отбивавших ритм, в то время как хор непрестанно выкрикивал клички их собак.