Дуглас Локвуд - Я — абориген

Целых два года я ждал скромных подарков, с честью выдержал испытание на самообладание и сдержанность и теперь горжусь этим. Мне кажется, благодаря ему я стал лучше. Возможно, именно из-за запрета общаться с людьми аборигены неразговорчивы. Человек, обреченный в течение двух лет хранить почти полное молчание, редко становится болтливым.

Я знаю племена, которые от подобных запретов только выиграли бы.

Это относится вовсе не только к людям с черной кожей!

Не все мое детство было столь мрачным.

Я проходил инициацию и был «отпет» в самом восприимчивом возрасте и никогда не забуду ни одного эпизода, относящегося к тем событиям. Именно потому, что они так свежи в моей памяти, я написал о них прежде всего. Но я ясно помню и другие события моей юности.

Сейчас я стал цивилизованным человеком. Умею читать, писать, говорю по-английски, как на родном языке, хотя овладел им довольно поздно.

Мне предоставлено право гражданства. В миссии на реке Ропер я познакомился с христианской религией и был крещен в англиканской церкви. Получил несколько профессий: водителя санитарной машины, механика, санитара, фельдшера. Я сплю на кровати, ем ножом и вилкой, ношу платье и регулярно моюсь.

И все же я не утратил унаследованные от предков инстинкты.

В субботу я с женой и шестью дочерьми отправляюсь ловить рыбу или охотиться на Буффало-Крик, в Казуариновый залив, Ли Пойнт или в другое подходящее место около Дарвина. Проработав, как все европейцы, целую неделю, в субботу я с удовольствием сбрасываю с себя оковы цивилизации. С копьем и бумерангом наготове крадусь по лесу, а вся семья следует за мной, неся утварь для привала и воду.

Из-за отсутствия тренировки я, конечно, не так точно, как раньше, попадаю копьем в цель, но иногда мне все же удается убить валлаби, забывшего об основном законе леса — осторожности. Ну а если промахнусь, то теперь это уже не беда: денег я зарабатываю достаточно, чтобы прокормить семью. Наши вылазки напоминают прогулки, точно так же отдыхают на охоте и ловле рыбы белые.

И все же… все же для меня это не просто прогулка.

На охоте я встречаюсь со своим прошлым.

Счастливее всего я чувствую себя, когда, отрешившись от окружающей цивилизации, забыв о настоящем и будущем и без труда перенесясь в прошлое, сбросив с себя почти все одежды, выхожу на охоту и пускаю в ход всю врожденную ловкость и умение выслеживать животное, которые не смогла истребить в нас современная культура.

В эти часы я ощущаю свою близость к далеким предкам, жившим по законам, которые они завещали моим пра-прародителям, опасаюсь того же, чего опасались они, верю в тех же духов, испытываю такой же страх.

Да, страх… В лесу, в десяти милях от Дарвина, я инстинктивно все время настороже, так же как когда-то в Арнемленде, где охота служила мне источником жизни.

Чего, казалось бы, мне бояться, зачем быть начеку, если пищу я добываю теперь иным путем, а близкий город вытеснил злых духов?

И тем не менее, продвигаясь вперед, я все время останавливаюсь и прислушиваюсь, а при малейшем колебании куста или травы, не вызванном ветром, застываю на месте, как тотемный столб. Каждые несколько шагов я оглядываюсь, не следует ли кто за мной. Если затрещит ветка, я не сразу решаюсь идти дальше и на несколько минут застываю на месте.

Я далеко обхожу пещеры и небольшие участки зарослей, где может таиться засада.

За все годы охоты я ни разу не встречал в лесу ничего страшного… но знаю: что-то или кто-то там есть. Надо постоянно быть начеку, опасаясь… А вот чего?

Кто же все-таки может внушить мне такой страх?

Возможно, это пигмеи — крошечные люди, живущие в горах к северу от реки Ропер. Мои сородичи видели их не раз и называют бурджинджинами [16] В существование народа карликов, или пигмеев, верят аборигены почти всей Северной Австралии, от Квинсленда на востоке до Кимберли на западе, хотя и называют их по-разному — бурджинджин, мими и мормо в Арнемленде, гиро-гиро в Кимберли и т. д. Им, в частности, приписывается создание рисунков на скалах и в пещерах — рисунков, подлинные создатели которых, далекие предки нынешних аборигенов, давно забыты. Однако для предположения о том, что этот народ действительно когда-то существовал или продолжает существовать в Австралии, нет никаких серьезных оснований. .

О бурджинджинах я впервые узнал в том возрасте, когда белого ребенка ночью пугают букой. Дети, особенно девочки, часто потом всю жизнь боятся темноты.

Точно так же старейшины племени пугали меня пигмеями.

— Будь осторожен, — говорили они. — Смотри в оба, не крадется ли за тобой пигмей. Это маленькие люди, всего трех футов роста, но они очень сильны. Бурджинджин может переломить алава кости и разорвать его пополам. Бурджинджин без труда несет вола на плечах, как муравей жука. Смотри же, будь осторожен! Гляди по сторонам, когда охотишься.

За всю мою жизнь я ни разу не видел бурджинджина, но никогда не забывал во время охоты оглядываться.

В легенду о бурджинджинах — если это легенда — верят не только на реке Ропер. Ее передают из уст в уста живущие к востоку от реки племена анула и гарава. Она доходит до самого Квинсленда. В нее верят на берегах лагуны Терн-оф, в миссии Думаджи, на реке Николсон, которая протекает в пятистах милях от Арнемленда.

Географы утверждают, что когда-то Австралия и Новая Гвинея были связаны сухопутным перешейком. В наше время на Новой Гвинее живет много воинственных племен пигмеев. Почему бы нам не верить, что они еще сохранились на континенте в тех местах, где мало белых людей?

Еще до инициации один старый абориген рассказал мне такую историю:

«Пошел я однажды охотиться. Шел, шел, шел, шел, а потом сел на землю. Привал.

Хорошо. На рассвете пошел я дальше. Шел, шел… Ага! Что-то там впереди? Кенгуру! Я тихонько за ним… Кладу копье на вумеру… Ш-ш-ш-ш! Попал!

Но кенгуру не умер сразу. Он поскакал прочь, кровь из него капает, а он следы запутывает — туда-сюда, туда-сюда… Я за ним.

Бежал я, бежал по кровавому следу, наконец кенгуру свалился замертво. Я к нему. Смотрю, на том месте, где он лежал, большая лужа крови. Вижу, вокруг — следы и копье мое рядом. А кенгуру нет. Исчез. Стал я тогда присматриваться и разглядел детские следы… Только оставил их вовсе не ребенок… Их оставил пигмей.

Того кенгуру унес бурджинджин. Я перепугался до смерти и как припустился бежать… Мчался без остановки, пока не стало совсем темно. И все время от страха тело мурашками покрывалось».

Когда старик кончил свою историю, я расхохотался, но запомнил ее на всю жизнь. И теперь всегда ищу глазами пигмеев, особенно в сезон дождей, когда их может скрывать туман, опускающийся на холмы.