Тьерри Маллере - COVID-19: Великая перезагрузка

Пандемия также вынудила нас (пере) задуматься о критической важности справедливости - очень субъективного понятия, но необходимого для социальной гармонии. Принятие во внимание справедливости напоминает нам, что некоторые из самых основных допущений, которые мы делаем в экономике, содержат моральный элемент. Следует ли, например, учитывать справедливость или справедливость при рассмотрении законов спроса и предложения? И что ответ говорит нам о нас самих? Эта квинтэссенция моральной проблемы вышла на первый план во время самой острой фазы пандемии в начале 2020 года, когда начала возникать нехватка некоторых предметов первой необходимости (например, масла и туалетной бумаги) и важнейших материалов для борьбы с COVID-19 (например, масок и аппаратов искусственной вентиляции легких). . Какой был правильный ответ? Позволить законам спроса и предложения творить чудеса, чтобы цены поднялись достаточно высоко и очистили рынок? Или, скорее, регулировать спрос или даже цены на какое-то время? В известной статье, написанной в 1986 году, Даниэль Канеман и Ричард Талер (которым впоследствии была присуждена Нобелевская премия по экономике) изучили этот вопрос и пришли к выводу, что рост цен в чрезвычайной ситуации просто неприемлем с социальной точки зрения, поскольку будет воспринят как несправедливый. Некоторые экономисты могут утверждать, что более высокие цены, вызванные спросом и предложением, эффективны постольку, поскольку они препятствуют паническим покупкам, но большинство людей сочтут, что это проблема, которая имеет мало общего с экономикой, а больше связана с чувством справедливости, поэтому морального суждения. Большинство компаний понимают это: повышение цены на товар, который необходим в экстремальной ситуации, такой как пандемия, особенно если это маска или дезинфицирующее средство для рук, не только оскорбительно, но и бросает вызов тому, что считается морально и социально приемлемым. По этой причине, трудно сказать, представляют ли эти моральные соображения перезагрузку и окажут ли они долгосрочное посткоронавирусное воздействие на наше отношение и поведение. По крайней мере, мы можем предположить, что теперь мы более индивидуально осознаем тот факт, что наши решения основаны на ценностях и основаны на моральном выборе. Из этого может последовать, что, если (но это большое «если») в будущем мы откажемся от позиции личного интереса, который загрязняет так много наших социальных взаимодействий, мы сможем платить больше внимания к таким вопросам, как инклюзивность и справедливость. Оскар Уайльд уже подчеркивал эту проблему в 1892 году, изображая циника как «человека, который знает цену всему и ничего не ценит».

В течение многих лет большую часть мира охватила эпидемия психического здоровья. Пандемия уже усугубила ситуацию и будет продолжать ухудшаться. Большинство психологов (и, конечно же, все, с кем мы говорили), похоже, согласны с суждением, высказанным в мае 2020 года одним из их коллег: «Пандемия оказала разрушительное воздействие на психическое здоровье».[149]

В отличие от физического заболевания, у людей с проблемами психического здоровья часто есть раны, невидимые невооруженным глазом. Тем не менее, за последнее десятилетие специалисты по психическому здоровью сообщают о всплеске проблем с психическим здоровьем, начиная от депрессии и самоубийств и заканчивая психозами и аддиктивными расстройствами. В 2017 году около 350 миллионов человек во всем мире страдали от депрессии. В то время ВОЗ предсказывала, что депрессия станет второй основной причиной бремени болезней в мире к 2020 году и что к 2030 году она превзойдет ишемическую болезнь сердца в качестве основной причины бремени болезней. В США в 2017 году CDC подсчитал, что депрессия затронули более 26% взрослых. Примерно 1 из 20 сообщает о симптомах от умеренных до тяжелых. В это время, [150]Подобные цифры (но, возможно, не такие серьезные) и тенденции существуют в большинстве стран мира. На рабочем месте проблема психического здоровья стала одним из основных вопросов в корпоративной среде. Эпидемия связанного с работой стресса, депрессии и тревоги, кажется, постоянно ухудшается. Показательным примером является то, что в 2017-2018 годах в Великобритании на стресс, депрессию и тревогу приходилось более половины (57%) общего количества рабочих дней, потерянных из-за плохого состояния здоровья.[151]

Для многих людей преодоление пандемии COVID-19 будет определено как переживание личной травмы. Нанесенные шрамы могут длиться годами. Начнем с того, что в первые месяцы вспышки было слишком легко стать жертвой предубеждений в отношении доступности и значимости. Эти два умственных ярлыка заставили нас зацикливаться и размышлять о пандемии и ее опасностях (доступность заставляет нас полагаться на непосредственные примеры, которые приходят в голову при оценке чего-либо, а значимость побуждает нас сосредоточиться на вещах, которые более заметны или эмоционально поразительны). В течение нескольких месяцев COVID-19 стал почти единственной новостью, которая неизбежно была почти исключительно плохой. Неустанные сообщения о смертельных случаях, инфекционных случаях и обо всех других вещах, которые могут пойти не так, вместе с эмоционально заряженными изображениями, позволили нашему коллективному воображению бунтовать с точки зрения беспокойства о себе и наших самых близких. Такая тревожная атмосфера пагубно сказалась на нашем психологическом благополучии. Кроме того, тревога, усиленная СМИ, может быть очень заразной. Все это превратилось в реальность, которая для многих стала личной трагедией,

Люди по своей природе социальные существа. Товарищеские отношения и социальное взаимодействие - жизненно важный компонент нашей человечности. Если их лишить, мы обнаружим, что наша жизнь перевернута с ног на голову. Социальные отношения в значительной степени уничтожаются ограничениями и физическим или социальным дистанцированием, и в случае карантина COVID-19 это произошло во время повышенной тревожности, когда мы больше всего в них нуждались. Ритуалы, присущие нашему человеческому состоянию - рукопожатия, объятия, поцелуи и многое другое были подавлены. Результатом стали одиночество и изоляция. На данный момент мы не знаем, сможем ли мы полностью вернуться к нашему прежнему образу жизни и когда это произойдет. На любой стадии пандемии, но особенно ближе к концу карантина, психологический дискомфорт остается риском, даже после того, как период острого стресса прошел, что психологи назвали «феноменом третьего квартала». [152]в отношении людей, которые живут в изоляции в течение длительного периода времени (например, полярников или космонавтов): они, как правило, испытывают проблемы и напряженность к концу своей миссии. Подобно этим людям, но в планетарном масштабе, наше коллективное чувство психического благополучия сильно пострадало. Разобравшись с первой волной, мы теперь ожидаем другой, которая может прийти, а может и не наступить, и эта токсичная эмоциональная смесь рискует вызвать коллективное состояние тоски. Неспособность строить планы или заниматься определенной деятельностью, которая раньше была неотъемлемой частью нашей нормальной жизни и жизненно важными источниками удовольствия (например, посещение семьи и друзей за границей, предварительное планирование следующего семестра в университете, подача заявления на новую работу), потенциал оставить нас в замешательстве и деморализовать. Для многих людей напряжение и стресс, вызванный непосредственными дилеммами, которые последовали за окончанием карантина, продлятся месяцами. Безопасно ли ехать в общественном транспорте? Слишком рискованно идти в любимый ресторан? Уместно ли навещать этого пожилого члена семьи или друга? Эти очень банальные решения еще долго будут омрачены чувством страха - особенно для тех, кто уязвим в силу своего возраста или состояния здоровья.