Сергей Носов - Книга о Петербурге

Имеет ли ряд Брежнев, Андропов, Устинов, Черненко отношение к череде перенаречений города на Неве? По-моему, да. Мне тут видится инерционная природа скрытого механизма переименований, однажды запущенного. Можно как угодно относиться к престарелым членам тогдашнего политбюро, но все же идиотами они вряд ли были. И между тем, отрицать невозможно, выставляли они себя на всенародное посмешище. Но что получилось? Умер Брежнев. На посту. (Не как Хрущев.) У Кремлевской стены похоронить — это само собой, а нельзя ли что посущественнее? Со времен Сталина таких уходов не было (Хрущев не в счет). Взяли и назвали его именем город. Крупный центр промышленный. Кто ж знал, что его преемник Андропов тоже скоро скончается. И как быть? Раз только что Брежневом город назвали, надо, наверное, и Андроповом город назвать. Если бы знали, что Андропов следом умрет, может быть, и не стали бы Брежневом называть. А тут Устинов. Министр обороны и все такое. Афганистан. Надо. Понимают, что стали заложником собственных правил, но что поделать — пусть будет город Устинов. А следом, вот неожиданность, преемник Андропова — Черненко. Герой анекдотов с оттенком черного юмора. Народ гадает, неужели город назовут — интересно какой? А как не назвать? Именем министра обороны назвали, а здесь — выше — генеральный секретарь! Но как бы это сделать, чтобы не так заметно было? А вот Шарыпово. Сибирь. Он где-то там рядом родился. Давайте Шарыпово переименуем. В политбюро ведь не думали, что будут умирать один за другим, так кучно. Не назвали бы Набережные Челны Брежневом, тогда бы и не запустился инерционный механизм безостановочных переименований. Это, кстати, подталкивает на одно конспирологическое размышление. А не по этой ли причине, спрашивается, выбрали потом «молодого» — М. С. Горбачева? Чтобы остановить действие скрытого механизма. И вот снова — ленинградская тема. «Молодых» в престарелом политбюро было двое — М. С. Горбачев из Ставрополя и Г. В. Романов из Ленинграда. Про Романова в народе давно говорили, что ему не светит — из-за фамилии. Да и с точки зрения политбюро, посмотреть их глазами? Все под Богом ходим. А вдруг, не приведи господь, и «молодой» тоже? Ладно, Ставрополь можно переименовать, а как быть с Ленинградом? Нельзя город Ленина переназвать городом Романова. Пусть уж будет Горбачев генеральным секретарем — для подстраховки… Шутки шутками, но примерно так и получилось: даже если не забывать, что Санкт-Петербург — это во имя небесного покровителя, а не конкретного человека, все равно переименовали Ленинград во имя небесного покровителя Романова, хотя и Петра Алексеевича.

Наблюдателю мистерии переименований могли бы открыться две противоречивые закономерности. С одной стороны, чем меньше город, тем выше вероятность попасть ему в группу риска — по той простой причине, что переименовывать небольшое значительно проще, чем большое. (Да вот: большой город Киров — только один: бывшая Вятка, — зато много небольших поселений — Кировск, Кирово, Кировоград, Кировка, Кировский и т. д.). С другой стороны, чем меньше город, тем ниже была вероятность попадания на него луча избранничества — хотя бы в силу уже многочисленности таких городов и относительной малочисленности главных лиц государства, достойных посмертного увековечивания (даже с учетом возможных вариаций с одной фамилией).

Но логику этих рассуждений нарушают примеры на «бург». Независимо от размеров городов «бургосодержащие» названия рано или поздно заменялись другими. Екатеринбург побывал Свердловском. Оренбург — Чкаловом. Шлиссельбург — Петрокрепостью. Ямбург был и есть (до сих пор) Кингисепп.

Да-да, Санкт-Петербург из этого ряда.

Хотя пример Петербург — Петроград лучше вынести из этого ряда за скобки (как дореволюционный прецедент, запустивший поздние переименования).

А не сам ли Петр их запустил, когда отбитый у шведов Нотебург переименовал в Шлиссельбург? Или бург на бург не будем считать?

Вот и метаморфоза Петербург — Петроград оказалась инерционной, — в эпоху революционной ломки дальнейшее само напрашивалось: — Ленинград .

Ну никак не могла Москва стать Ленинградом.

Хотя вопрос: почему?

В Москве Ленин умер (усадьба Горки, по сути, та же Москва). Ясно, что главная коммунистическая святыня Мавзолей будет в Москве. И мозг Ильича храниться будет в Москве. Жил он в Москве даже подольше, чем в Петербурге (и Петрограде). Созидал государство нового типа — в Москве. В театр ходил — в Московский художественный и в Большой тоже. На субботник ходил, бревно нес. На охоту ходил под Москвой. Детскую елку устраивал. А чем ему дорог был Петербург-Петроград? В Петербурге он потерял брата, любимая сестра — сам в больницу отвез — умерла от скоротечного тифа. Сидел он там за решеткой, маялся по конспиративным квартирам, кормил комаров, прячась в Разливе. За каждым углом, за каждым «камнем» (который «Ленина знает») мог шпик прятаться. Ну да, свергнул ненавистное правительство. Разогнал Учредительное собрание. Дело сделано — и в Москву.

И климат. Об этом никто не говорит, а я скажу. Родившемуся на Волге трудно жить на Неве. Даже если ты Ленин. На Москве-реке проще. И ближе к родным берегам.

Зима 1917/18 года была кошмарной. По ряду известных причин. И еще по одной — это зима Петербурга. Бесконечно долгие ночи и беспросветные дни. Время самоубийц, тоски, безысходности. Вот уж где и когда «Россия во мгле» — в силу причин всего лишь географических. Только не говорите, что Ленину некогда было замечать петроградских особенностей светового дня. Наверняка думал: когда ж это кончится? А тут немцы под боком. В Москву!

В Москву, в Москву, в Москву!

Это Москва, а не Петроград должна была стать Ленинградом.

Но что значит стать? Как это можно, в самом деле, Москву переименовать? Это как постановить, чтобы щуку называли иначе. Как ее ни называй, она все равно останется щукой. Или березу отменить. Объявить декретом, что береза — не береза, а что-то другое.

Никак Москву нельзя.

Москву — нельзя. А Петроград — можно.

Москва — имя. Петроград — конструкция. Ничего придумывать не надо. Просто надо один блок — Петро — заменить другим — Ленин. И будет хорошо.

Инерция: Петербург — Петроград — Ленинград. Само собой получается. Когда Зиновьев обращался от имени петроградских рабочих с предложением, понятно, в Москву, он был всего лишь слепым проводником неведомой инерционной воли — Петроград не мог не стать Ленинградом.

Представим себе, что не Петр — тогда, а наш президент — сейчас — основал бы новый город на шестидесятой широте, да еще где-нибудь в тайге, где даже дорог нет, и назвал бы его по-китайски — Шэнбидэбао. Вот бы мы изумились!