Элизабет Револь - Жить! Моя трагедия на Нангапарбат

Обычно обморожение ног причиняет чудовищную боль. Когда руки начинают замерзать, они теряют чувствительность, и манипулировать веревкой, карабинами и прочим снаряжением становится очень трудно, а через некоторое время и почти невозможно. Но как ни странно, ноги не причиняли мне больших неудобств, и дергающей боли в них я не чувствовала. Руки болели, но все-таки я могла ими пользоваться. Это была невероятная удача, еще одно чудо. Если бы мои руки потеряли чувствительность, любая попытка спуститься самостоятельно была бы обречена на провал.

Я все время жду, что вот-вот застряну у намертво вмерзшей в лед веревки. Тогда придется ждать рассвета, чтобы оценить ситуацию. Но ничего подобного не происходит, и это чудо, ниспосланное свыше.

В лед вмерзло только пять метров веревки. Спускаться нужно осторожно, держась руками за отполированный ветром лед и как можно прочнее вбивая при каждом шаге передние шипы ботинок. Кое-где дальше веревка снова вмерзает на метр или два, но мне удается освободить ее короткими резкими рывками. Каждый раз, когда я перехватываю веревку, пальцы сводит от боли, но это ничто по сравнению с тем, что пережил Том на пути от вершины к трещине, в которой я его оставила. Ничто по сравнению с тем, что ему приходится выносить сейчас.

Коварная усталость подкрадывается исподтишка. Я стараюсь дышать глубоко, гнать прочь плохие мысли. Заставляю себя отвлечься от страданий, которые испытывает тело, от боли, которая постепенно завладевает пальцами. Я пытаюсь снять одну из защитных рукавиц, но мне это не удается. Наконец в отчаянии я срываю ее зубами, сдвинув часть шлема, закрывавшего рот. Тонкие перчатки внутри рукавиц покрыты льдом. Нужно согнуть пальцы и взяться за веревку. Очень больно, но я не обращаю на это внимания. Мои руки сейчас – всего лишь инструмент, и я не позволю им отвлекать меня от цели. Тем не менее я пристально слежу за ними – от них зависит, останусь ли я в живых. Я постоянно дышу на них, пытаюсь согреть. Сгибаю пальцы одной руки, не до конца сжав кулак, подношу ко рту, плотно прижимаю к лицу и дышу, чтобы теплый воздух из моих легких вернул им жизнь. Снежные вихри снова и снова проносятся по слону, наполняя снегом защитную рукавицу, которая болтается на моем запястье. Боль пронзает руки – я чувствую, что в них снова начинает циркулировать кровь. Иногда боль становится такой острой, как при ожоге. Я вытряхиваю снег из рукавицы и повторяю все сначала с другой рукой. Терпеть дергающую боль мучительно, но нужно продолжать.

Ветер усиливается. Я нахожусь на каменном ребре, и внезапно мощный порыв ветра едва не опрокидывает меня. В ту часть лица, которая оставалась открытой, будто вонзаются сотни маленьких иголок. Я думаю о прошлой ночи, о бесконечных часах, на протяжении которых, переходя от надежды к отчаянию, я представляла себе, как буду спускаться. Теперь все это кажется таким далеким. Теперь я спускаюсь к свету и уверена в том, что делаю. Я молюсь о том, чтобы побыстрее убраться с этого ребра, открытого всем ветрам. Левую защитную рукавицу сорвало и унесло порывом ветра! Черт возьми, на этой руке осталась только насквозь промерзшая тонкая перчатка!

Второй лагерь недалеко. Из сообщения, которое Людовик прислал сегодня в 11 часов утра, я знаю, что Даниэле Нарди и Алекс Чикон в 2016 году оставили там палатку, она стоит за каменным выступом. Я цепляюсь за эту мысль. Я так измучена, а в палатке, если, конечно, я ее найду, можно будет отдохнуть. Может быть, там даже будет какая-нибудь еда. Может быть . Надежда совсем крошечная, но она поддерживает меня.

Еще в 2015 году нам с Томеком изрядно досталось на этом спуске. У нас не осталось еды, и пить тоже было нечего. Моей единственной целью была палатка Даниеле Нарди, я знала, что он оставил ее в Первом лагере. И мы ее нашли! Мы укрылись в ней, я растопила снег, и мы смогли утолить жажду, прежде чем отправиться дальше. А повар из базового лагеря увидел свет наших налобных фонарей и поднялся к нам навстречу.

Я сражаюсь, хотя пальцы очень болят. Они причиняют мне ужасные страдания. Участок смешанный, лед, трещины, много неровностей. Я долж-на как можно крепче держаться за веревки, несмотря на острую боль. Кажется, что кровь в моих пальцах превращается в кристаллы льда.

Оглядываясь назад, я казню себя за то, что решила спускаться одна. Я могла остаться с Томеком, делать для него все, что только можно, быть с ним до его последнего вздоха. А потом уже начать спуск. Или ждать вертолета вместе с ним. Когда я вернулась, врачи как один говорили мне, что Томеку, когда я его покинула, оставалось жить всего несколько часов. Они считают, что у него началась терминальная стадия отека легких. Ничто уже не могло его спасти, даже быстрый спуск на вертолете.

28 января, 1:50

Внезапно темноту пронзает луч света, появившийся ниже по склону. Еще один следует за ним на расстоянии в двадцать метров. Оба луча светят далеко и быстро перемещаются из стороны в сторону, будто кукла-марионетка вертит головой. В тумане полосы света кажутся размытыми. Неужели они поднялись? Боже мой, они поднялись, поднялись!

Я добралась до конца очередной веревки, сижу на камне, прежде чем начинать спуск по следующей. Я кричу, но связки скованы холодом, я охрипла в эту ужасную ночь. И все-таки я снова кричу: «Эээээээй! Я здесь!» Меня как будто накрывает мягким покрывалом. Я сижу на камне и смотрю на танец лучей, на свет фонарей, которые все ближе и ближе ко мне. Это самое потрясающее, что я видела в жизни.

Они меня не услышали. Мои крики потерялись в метели, ветер унес их к Томеку, к вершине Нангапарбат. Сердце колотится о ребра, его стук отдается даже в голове.

Я будто окаменела, сижу на своем камне в ста метрах выше. Не в состоянии пошевелиться, не понимая, что происходит. Сейчас 1 час 50 минут утра, я нахожусь на высоте 5950 метров, прямо над Вторым лагерем.

Свет фонарей перемещается на ровный участок. Я продолжаю кричать, но все напрасно. Альпинист ушел вперед, он поднимается дальше.

Вдруг в двадцати метрах от меня снова вспыхивает фонарь, его луч освещает меня, и я слышу: «Адам, я нашел ее!» Это кричит Денис! Денис Урубко, мой кумир, образец для подражания, альпинист, которым я всегда восхищалась, человек, к которому я испытываю огромное уважение и которого еще никогда не встречала.

– Элизабет, можешь спуститься? Можешь подойти ко мне? Пройти совсем чуть-чуть?

– Конечно, Денис.

Конечно, я могу спуститься, но как же я потрясена невероятными событиями, которые происходят со мной прямо сейчас! Столько часов, проведенных в ожидании… Надежда, отчаяние… В последнем сообщении Людовика говорилось, что спасательная операция начнется только завтра. Но вот они здесь, в два часа утра!