Элизабет Револь - Жить! Моя трагедия на Нангапарбат

Я двигаюсь, спускаюсь, но вдруг выпускаю веревку из рук: боль так сильна, что я не могу удержать карабины. Чувствую себя такой неуклюжей. Снова берусь за веревку, беззвучно кричу от боли. Осторожно, одно за другим, выполняю необходимые движения.

Я подхожу к Денису. Он обнимает меня.

– Элизабет, Элизабет! Как я рад тебя видеть! Адам, я нашел ее! Я нашел ее!

От его криков закладывает уши, но я так рада. Они поднялись! Я больше не одна, Денис со мной!

Я счастлива. Знаю, что это слово сейчас неуместно. Томек все еще наверху. У меня перед глазами постоянно его лицо, руки, глаза, я слышу его голос, вижу его растерянность и страх. Но наконец я больше не одна с этими мыслями. Теперь я могу разделить их с Адамом и Денисом, могу обо всем поговорить с ними. Я чувствую, что меня поддерживают, берегут, и больше не думаю о том, каким мучительным был мой путь.

Денис светит на мои руки и тут же отдает мне свои защитные рукавицы. Помогает надеть их, а сам надевает мои перчатки.

– Да они же совсем ледяные! Твои перчатки промерзли насквозь!

Он достает из рюкзака запасные.

– Ничего не делай руками, – говорит он мне, пристегивает меня к веревке и спускает к Адаму Белецкому.

Мы с Адамом большие друзья. Мы познакомились в декабре 2015 года в базовом лагере на Нангапарбат, и между нами сразу установились очень теплые отношения. Я всегда относилась к нему с большим уважением. В сентябре 2016 года мы собирались вместе совершить восхождение на Эверест, проложить новый маршрут по северному склону. Но перед самой экспедицией он сломал запястье, занимаясь слэклайном [14].

– О-о-о, Эли! Как я рад, что ты нашлась! – Адам сжимает меня в объятиях и тут же спрашивает: – Томек может идти?

– Нет, Адам. Не может.

– Эли, мне очень жаль, но ничего нельзя сделать. Чтобы подняться к нему с кислородными баллонами и спустить его вниз, нужно шесть человек. Мне так жаль…

Эти слова снова и снова звучат в моей голове, вызывая смутную тревогу. Но я убеждаю себя: это значит, что они не могут подняться прямо сейчас, из-за погоды. В этот момент я уверена, что завтра вертолеты поднимутся в небо и отправятся за Томеком. Меня беспокоит, что погода портится, порывы ветра и снегопад усиливаются.

Почему я сразу не поняла, что Томек обречен? Реальность была слишком сурова, слишком тяжела, чтобы вынести ее. Мой разум отказывался верить, отрицал очевидное, продолжал цепляться за мысль о том, что его спасут, поднявшись к нему на вертолетах. Денис все сразу понял. Вместе с Адамом и польской командой поддержки они заранее обдумали варианты решений. Вернувшись с Нангапарбат, он написал: «Решение пришлось принимать нам. Мы не дети, мы альпинисты-профессионалы. Шансов, что Томек останется жив, проведя столько времени так высоко в горах без воды и еды, и особенно учитывая его состояние, было ничтожно мало. И даже если бы нам удалось подняться к нему, как бы мы смогли спустить их обоих с высоты 7200 метров? Если бы существовала хоть малейшая возможность спасти Томека, мы бы пошли к нему. Но в сложившихся обстоятельствах мы очень быстро поняли, что для него все кончено, и все силы должны быть брошены на спасение Элизабет. Томек был настоящим бойцом, он сделал свой выбор».

А вот что написал Адам:

«Нам словно предстояло вынести смертный приговор. Я знал, что даже если бы мы поднялись еще на 1400 метров (не факт, что нам бы это удалось), мы бы не смогли ничего сделать для его спасения. Мы бы не смогли его спустить, потому что сам он идти не мог, а возможности нести его у нас не было».

Адам протягивает мне свою бутылку Camelbak с водой. Я пью, и не могу оторваться. Он забирает у меня бутылку:

– Эли, осторожно, не пей слишком быстро. Ты же очень давно не пила. Тебя может вырвать.

– Очень хочется пить. Спасибо, Адам, спасибо!

Денис спускается к нам. Они обмениваются несколькими словами о том, что делать дальше, потом Адам берет радиотелефон и по-польски говорит с Ярославом и Петром, которые остались в Первом лагере, чтобы разбить там бивак. Денис и Адам обсуждают: сделать небольшой привал, отдохнуть или сразу спускаться дальше? Они говорят по-английски, ворчат и спорят, как старые супруги. Это выглядит так обычно, так по-человечески, что внутренне я улыбаюсь.

Адам хочет немедленно идти дальше, в Первый лагерь – прямо сейчас, в темноте. Он считает, это правильно, потому что погода портится. Денис хочет подождать рассвета, чтобы спускаться по стене Кинсхофера при свете дня. Они выдвигают один аргумент за другим и никак не могут договориться. Им обоим тоже нужно отдохнуть и утолить жажду.

Налетают порывы ледяного ветра. Усталость наваливается на меня, уже несколько часов я отчаянно сопротивляюсь, пытаясь не заснуть. И я говорю решающее слово:

– Мне нужен отдых. Я без сил.

Денис подхватывает:

– Вот, Адам, что значит умная женщина!

Они решают ненадолго разбить бивак, находят ровный ледяной выступ. Разворачивают палатку, матрас, но ветер грозит все это унести. Все нужно закреплять ледобурами и как можно быстрее натягивать над нами палатку.

Адам по радиотелефону передает сообщение о погодных условиях, о состоянии Томека, узнает, какие лекарства нужно мне дать. Он помогает мне снять обручальное кольцо, вешает на цепочку вместе со своим, дает мне аспирин.

Денис растапливает лед на маленькой горелке, которую держит на коленях. Мы лежим рядом на матрасе, под натянутой тканью палатки, и всем троим страшно неудобно. Меня спасает маленький рост, а вот Адаму и Денису приходится сгибаться пополам! Я рассказываю им о 25 января, о покорении вершины, описываю состояние Тома, рассказываю, как ждала помощи – совершенно одна.

Адам в свою очередь рассказывает, как долго они ждали в базовом лагере K2, а вертолетов все не было. «За всю спасательную операцию для меня это было труднее всего. Вчера утром я отправил снимок, чтобы они видели – в базовом лагере K2 погода хорошая! Я не знал, полетим мы или нет, но было ясно, что если сегодня ничего не будет сделано, третья ночь под открытым небом станет для вас роковой».

Мы говорим, пьем, едим. Силы внезапно покидают меня, я чувствую себя как воздушный шар, из которого вдруг выпустили воздух. Впервые за столько времени я могу позволить себе расслабиться.

Я то проваливаюсь в дремоту, то просыпаюсь. Адам сидит, сложившись вдвое, из-за этого у него очень болит спина. Я все время пью и говорю о Томе, о том, что было 25 января и что произошло на вершине. Адам и Денис засыпают меня вопросами. Денис обычно крайне скептически относится к сообщениям о всяких рекордах, подвергает сомнению заявления о покорении вершин, доверяет далеко не всякой информации, которая циркулирует в альпинистском сообществе. И Адам тоже. Метка GPS? Нет, у меня ее нет. Фото? Тоже нет. Тогда доказать, что вы были на вершине, будет трудно, говорят они. Мне наплевать, я ни на что не претендую и претендовать не собираюсь.