Владимир Пятницкий - «Лев Толстой очень любил детей...»

Действие пьесы происходит 25 января 1945 года в Восточной Пруссии. В уста капитана Доброхотова-Майкова автор вкладывает такие строки:

Но не успеваем мы восхититься, как он же говорит приятелю:

Озвученную Солженицыным историю своей династии сестры комментируют так: «Когда в 1995 году мы попали на постановку этого спектакля в Малый театр, мы не удивлялись, когда слышали со сцены отцовские словечки и отцовские истории (мы их знали по домашним рассказам, отца почти не помним). Отец был выдумщик и мистификатор, кого и как он только не разыгрывал еще в художественном училище. У него хобби было такое — розыгрыши. Мы не знаем, сам ли он наплел про своих героических предков, или Александр Исаевич добавил их ему ради концепции — но уже по фамилии видно, что семья не дворянская. Дворянам Майковым мы не родственники» [88]. Не было среди ближайших предков и торговцев вразнос или пастушков.

Дочь мистификатора явно пошла в отца, печально согласятся все ортодоксальные хармсоведы.

Впрочем, реальная история рода советского офицера Доброхотова-Майкова действительно была не «рабочее-крестьянской» и, быть может, по тем временам — опасной.

Прямую историю фамилии удается проследить до 1850-х годов, когда купец Александр Карпович Доброхотов-Майков получил потомственное почетное гражданство. Купеческий род вообще изначально был «Майковы», а фамилия «Доброхотов» была пожалована за постройку храма (предположительно его отцу Карпу Карповичу Майкову).

К революционному 1917 году семья была весьма зажиточной. Прадед сестер, тоже звавшийся Александр Карпович (1867–1920-е), был коммерческим директором ситценабивной мануфактуры товарищества «Эмиль Циндель». По семейным рассказам, до революции любимым занятием жены его, Серафимы Петровны (1871–1941/2?), было ездить в Европу — играть в казино: «Много она проигрывала денег, говорили. И правильно: меньше потом большевикам досталось». В 1914 году Александр Карпович с Серафимой Петровной и четырьмя детьми въехали в роскошный «дом с мухами» у Пушкинского музея, о котором речь пойдет отдельно.

Среди этих детей был и дед Натальи, Татьяны и Ирины — Сергей (1894–1966). Женой его в 1915 году стала француженка Ирина-Берта-Мария Бежо (1897–1971), дочь красильного мастера Анри Бежо на фабриках Евгения Арманда, будущего свекра пресловутой Инессы. Мастер Бежо жил зажиточно, возил семью за границу, снимал дачу в Кратово и т. д. После революции члены его фамилии вернулись во Францию, но, когда было можно, переписывались с оставшейся Ириной Генриховной и ее потомками. Например, в 1960-е годы, в Оттепель, они даже присылали ее внучке, модельеру Ирине Доброхотовой-Майковой, в Казахстан парижские журналы мод, приезжали в гости в Москву.

Сергей, которому повезло не попасть под мобилизацию в Первую мировую, университет бросил, был вынужден работать — нарядчиком, писарем, служащим, счетоводом и так далее. Бизнес-талантов от отца он не унаследовал, и хорошо, наверное, — оказался не на виду. В 1923 году он, например, статистик-информатор в «Госиздате»; в последующие годы служит в разных организациях все так же экономистом-плановиком, секретарем. Жена его Ирина Генриховна, хоть и была, по выражению своих внучек, «дамой», с 1931 года пошла работать — кассиром, машинисткой. Где-то с середины 1940-х в Институте юридических наук она стала секретарем слепого профессора Михаила Гернета, писавшего про царские тюрьмы. Но в 1948 году ее уволили по п. «а» ст. 47 КЗОТ — из-за происхождения.

Так что, вопреки байкам, вложенным в уста их сына Солженицыным, Сергей отнюдь не «торговал вразнос», а Ирина не была «дворовой девкой», нагулявшей внебрачного ребенка от помещика.

Их сын, наполовину француз, Александр (1918–1945) прожил короткую жизнь. Он собирался стать художником и окончил Художественное училище памяти 1905 года. Во время учебы Александр познакомился со своей будущей женой Людмилой Герн. Они стали родителями сестер Натальи (р. 1938), Ирины (р. 1939) и Татьяны (р. 1943).

В 1938 или 1939 году — сестры точно не помнят — Александр поступил в артиллерийское училище и оттуда ушел на фронт. Он оказался прирожденным военным — таким его и вывел Солженицын в пьесе, как собирательный образ идеального офицера, вроде булгаковского Мышлаевского. В «Пире победителей» есть несколько реальных историй из жизни Александра. Одна из них, про то, как в дипломной скульптуре на тему поцелуя бдительные товарищи углядели свастику, произошла, правда, не с ним, а с его однокурсником, мужем художницы Татьяны Коцубей — он был за это репрессирован.

При знакомстве с сестрами, которое состоялось после премьеры «Пира победителей» в Москве в 1995 году, Солженицын говорил им, что показывал Доброхотову-Майкову свои первые, фронтовые рассказы. А тот «посоветовал расширять литературное образование, для начала предложил Пастернака». «Наверно, под рукой ничего другого не было, у отца и мамы это был любимый поэт. Но А. И. сказал, что так и не проникся. Зато уверился в отцовском высоком интеллектуализме», — вспоминают сестры.

Майор Александр Доброхотов-Майков, кавалер Ордена Красной звезды, Ордена Отечественной войны II степени, погиб 25 января 1945 года в районе города Гиршберг в Восточной Пруссии. Солженицын к этому времени служил в другой части и не знал о его смерти. Сестрам он рассказал позже, что, собираясь публиковать пьесу на Западе, узнавал, кто из его сослуживцев, выведенных в пьесе, жив, чтобы поменять фамилии и себе, и другим героям. Оставил только колоритное имя Доброхотова-Майкова, уверившись в его гибели. По странному совпадению, тот погиб именно 25 января — в тот день, в который Солженицын поместил действие своей пьесы с триумфальным концом. Или, может, писатель поставил эту дату намеренно?