Александр Стесин - Африканская книга

После этого мы гуляли сами по себе, всецело полагаясь на Гугл, который, разумеется, не подкачал. Мы засвидетельствовали почтение дому, где некогда жил Фредди Меркьюри. Побывали во дворце султана Саида, родоначальника династии Аль Бу-Саид, правившей Занзибаром вплоть до революции 1964 года. Видели и старую португальскую крепость, и невольничий рынок, ставший впоследствии англиканской церковью (после того как на острове запретили работорговолю, англичане бросились обращать бывших рабов в христианскую веру, и невольничий рынок превратился в церковь; когда же запретили христианство, церковь превратилась в музей), и знаменитый Дом чудес — первое здание в Восточной Африке, где провели электричество и пустили лифт (это произошло в 1883 году, всего через год после того, как первые электрические лампочки вспыхнули в домах Нью-Йорка). В наши дни Дом чудес уже не кажется столь чудесным: он закрыт на бессрочный ремонт, и электричества там нет. Зато есть ископаемый скелет лодки мтепе — последний пример занзибарского кораблестроения XIV века. Есть небольшая коллекция набивных платков «канга» и тканей «китенге». Есть экспозиция старинных автомобилей (два довоенных «опеля» и советский уазик), гниющих среди банановых зарослей. Есть коллекция портретов и фотографий двенадцати султанов, потомков Саида ибн Султана. Самое примечательное в этой коллекции — дагеротип принцессы Сеиды Сальме, той, что вышла замуж за купца из Германии, уехала в Европу и перевоплотилась в немецкую писательницу Эмилию Рюте. Примечателен же дагеротип тем, что у занзибарской принцессы Сальме-Рюте на этом снимке лицо президента Российской Федерации Владимира Путина. Сходство настолько разительное, как если бы лицо Путина вставили сюда с помощью фотошопа.

Днем Каменный город напоминает лиссабонскую Альфаму, а ночью — старый Иерусалим. Несмотря на огромную разницу в длине исторической перспективы, у этих мест есть общее свойство: подсветка, подслеповатое свечение темноты — рыжеватое, розоватое, синеватое. Именно оно переносит тебя в иной контекст, в отдаленно-захватывающее «там и тогда». В качестве туристической приманки лабиринт узких пешеходных улочек, напичканный всевозможным брик-а-браком, действует настолько безотказно, как если бы тут срабатывал какой-нибудь природный инстинкт. Как будто такой лабиринт — одна из физиологических потребностей организма современного хомо туристикус. Выбеленные стены домов, резные деревянные двери и балконы, анфилады внутренних двориков; ряды антикварных лавок и магазинов старой мебели, как в тбилисском Воронцово; огромный продуктовый рынок, толчея торговцев, нищие у входа в медресе, пятиразовый зов муэдзина, прихожане в галабеях и фесках, школьницы в хиджабе-униформе: синяя юбка, бежевый платок. Раскидистое дерево унаби — извечное место свиданий. Ночью по этим неосвещенным улочкам можно бродить беспрепятственно, все опасности — привиденческое уханье, удлиненные тени — не более чем плод шаблонного воображения. Местные жители выходят из дому подышать свежим воздухом, переговариваются вполголоса; бездомные коты, которых здесь несметное количество, бесшумно рыщут в поисках пищи. В темном переулке навстречу нам выступают несколько быстрых фигур. У меня екает сердце, но удирать уже поздно. Ватага подростков. Когда они подходят вплотную, один из них, по-видимому вожак, обращается к нам нежным голосом: «Ас-саляму алейкум! Вы не заблудились? Может быть, вам подсказать, как пройти?»

За пределами Каменного города начинается Занзибар-курорт. Поле-поле. То есть «не спеша», «без напора». Соответствующее выражение с характерной редупликацией существует чуть ли не во всех африканских языках. На суахили — «поле-поле», на хауса — «санну-санну», на лингала — «малембе-малембе», на малагасийском — «мура-мура»… Можно коллекционировать эти фразы, означающие одно и то же на разных языках, как коллекционируешь местные названия маршрутных такси: на Мадагаскаре — «такси-брус», в Гане — «тротро», в Кении — «матату». «Дже! Гарама я тату ни киаси гани?» — спрашиваю я у водителя. Сколько стоит проезд в матату? Он покатывается со смеху. «Унасема матату? Ха-ха-ха! Тунасема дала-дала!» («Ты говоришь „матату“? Ха-ха-ха! У нас говорят „дала-дала“»!). Итак, туристический рай, реклама, не устающая напоминать, что Занзибар входит в десятку лучших курортов мира. Это не просто рекламный гиммик, пляж действительно прекрасный: белый песок, чистая, теплая вода. Мы сделали два долгих заплыва, потом читали (Алла — Карен Бликсен, я — Миа Коуту [377] Миа Коуту (р. 1955) — мозамбикский писатель. ), сидя в плетеных креслах под сенью пальм; обедали морепродуктами в кокосовом молоке, выпили по бокалу вина. Грех жаловаться. Хоть мы и не большие ценители пляжного безделья, такой отдых никому не повредит. И все же какое-то гаденькое ощущение остается, как всегда в таких местах: вышколенная черная прислуга ходит по струнке, а белые курортники — в основном растатуированная молодежь — помыкают этой прислугой с таким воодушевлением, как будто главная цель их приезда на Занзибар — поиграть в колониализм (так же, как совсем недавно играли «в войнушку» у себя во дворе). Кажется, вот-вот услышишь визгливый окрик «Бой!» и глуховатый ответ «Да, бвана?». Кстати, в Каменном городе белых туристов оказалось куда меньше, чем я ожидал. Видимо, все едут прямиком на пляж. Вот и славно: они сюда, а мы туда. Обратно в Каменный город. С обязательными заездами в парк Джозани, где в зарослях лантаны, сапеле и винтовой пальмы водятся белогорлые мартышки и королевские колобусы, муравьеды и карликовые олени; в черепаший питомник, где можно узнать во всех подробностях о трудах и днях гигантских морских черепах, а заодно поглазеть на хамелеона, варана и долгопята; на плантацию специй, где вам покажут, как растет корица, ваниль, кардамон, аннато, гвоздика, имбирь, куркум, черный перец, кананга, цимбопогон, карамбола… Я и не знал, что перец — это лиана, а кардамон — бобы; что коричную кору добавляют в занзибарский плов, а из коричного корня делают бальзам; что существует йодовое дерево. Под конец на этой плантации для нас устроили целое шоу. Один из работников связал ноги веревкой и с песней «Хакуна матата» полез на пальму за кокосами. Другой в это время сплел нам из листьев кокосовой пальмы по корзине, мне шляпу и галстук, Алле — венки и браслеты. В довершение нам вручили по молодому кокосу, а в корзины сложили только что собранный урожай: имбирь, коричный лист, коричную кору и корень, цитронеллу, карамболу, занзибарские яблочки. В гостинице я заварил со всеми специями чай, и мы выпили его впопыхах, стараясь не опоздать на следующее мероприятие. Нет времени чаевничать, надо всюду успеть, не пропустить танец килуа и церемонию уньяго, выполнить все, чего требует от нас местная туриндустрия, умеющая с ходу делить всех приезжих на пляжников и энтузиастов. Мы — из энтузиастов.