Леонид Млечин - Югославская трагедия

Мэр черногорского города Будва по фамилии Иванович с красиво подстриженной бородкой сидит с нами в совершенно пустом ресторане, где уже не юная высокая блондинка поет «Подмосковные вечера», а курчавый парень аккомпанирует ей на «Ямахе». Мэр Иванович рассказывает о бедственном положении своих избирателей.

В курортном городке Будва работает только один отель. Залитый весенним солнцем чудесный уголок на Адриатическом море пустует. Цены в гостиницах упали в шесть раз, но туристы все равно не едут — война. Даже аэропорты закрыты из-за санкций ООН.

В прежние времена жители города в туристский сезон успевали заработать достаточно, чтобы хватало на весь год. Теперь это город безработных. Понятно, почему мэр Иванович жалуется российским журналистам на жизнь. Россия как постоянный член Совета Безопасности ООН могла бы добиться отмены санкций, и туристы вернулись бы в Будву. Но мэр Иванович не говорит об этом прямо. Он мил и великодушен:

— Даже если руководители России решат, что эмбарго должно продолжаться, мы все равно будем любить Россию. Мы снова скажем себе: мы сами во всем виноваты.

Он говорит красиво, с легкой грустью, которая, должно быть, нравится женщинам в этом южном краю, где вечера проводят в кафе, где едят только что выловленную рыбу, запивая ее местным вином, и спорят о политике.

К северу от Будвы о российской внешней политике говорят откровеннее и жестче. Начальник Генерального штаба дородный и вальяжный генерал Живота Панич по-военному прост:

— В случае вооруженного конфликта мы рассчитываем на помощь России. Зачем вам Запад? Запад дал вам мало денег. Да такие деньги и мы могли бы вам дать, если бы мы были вместе! Скажите Западу «нет», чтобы весь мир увидел, что представляет из себя Россия.

У генерала круглые, розовые щечки и двойной подбородок. В югославской армии его за глаза называют «Пончиком». Еще несколько месяцев назад он был на стороне своего однофамильца Милана Панича, который конкурировал с Милошевичем в борьбе за кресло президента Сербии. Один Панич обещал другому пост министра обороны. Но Милан Панин проиграл, и генерал Живота Панин, всегда считавшийся умеренным, замаливает грехи перед Милошевичем:

— Я танкист. Первый танк, который я увидел еще мальчишкой, был советский Т-34. Я понял: советская армия — это самая большая в мире сила, и она не должна позволять, чтобы с ней так обращались, как с вами обращается Запад. Нам нужно создать совет православный стран и сражаться вместе.

Генерал Паник в прежние времена бывал на маневрах Закарпатского военного округа. Больше всего ему запомнилось посещение оперного театра во Львове. Генерал перегнулся через стол и сказал с заговорщическим видом:

— Когда вы вошли в Афганистан, то стратегически это был правильный шаг. Вы нависли над месторождениями нефти, поэтому вас изгнали. Но не афганцы, а американцы.

Должно быть, генерал забыл, что именно Югославия как лидер Движения неприсоединения постоянно протестовала против ввода советских войск в Афганистан…

После распада Югославии несколько миллионов сербов оказались за границей, в том числе и в тех республиках, которые, мягко говоря, их не очень жалуют (Хорватия).

У сербов был выбор: примириться с новой реальностью, уезжать или сражаться за воссоединение с Сербией. Сербы выбрали третий вариант. Что же они выиграли?

Война, то затихая, то вспыхивая вновь, продолжалась несколько лет. Количество убитых исчислялось десятками тысяч. Несколько городов и множество сел уничтожены. Потери для экономики чудовищны.

Добиться международного признания Сербской Краины в Хорватии и Республики сербского народа Боснии и Герцеговины не удалось. В конце концов, Краина была уничтожена. Боснийским сербам пришлось удовлетвориться значительно меньшим, чем они рассчитывали.

Война привела сербское общество в состояние хронической истерии. Когда Москва признала независимость Словении и Хорватии, белградское информационное агентство опубликовало характерный комментарий:

«Среди иностранных наблюдателей существует твердое убеждение в том, что этот поспешный антиюгослав-ский и антисербско-черногорский политический шаг России — следствие деятельности еврейского лобби в высшем руководстве российской дипломатии».

Слободан Милошевич и другие белградские политики говорили о дружбе с Россией мимоходом и равнодушным тоном, исполняя необходимый ритуал. Еще недавно, когда в Белграде жили хорошо и ориентировались на Запад, о любви к России и русским в Югославии не вспоминали. Белградским политикам была нужна не дружба с Россией, а раскол среди постоянных членов Совета Безопасности ООН.

Сербы уверились, что находятся во вражеском кольце. У них образовался комплекс затравленности. Они отвергали любые разумные предложения мирового сообщества, потому что думали — весь мир против них.

Президенту Сербии нужно было, во что бы то ни стало добиться от ООН снятия эмбарго на торгово-экономические отношения. Поэтому он заставил лидеров боснийских сербов согласиться на мирный раздел республики. Эта история — классический пример пользы международных санкций.

Экономические санкции были бедствием для Сербии, где привыкли жить богато и сытно. Так что Милошевич должен был либо добиться снятия санкций, либо лишиться своего поста.

И тогда президент Сербии Милошевич сделал очередной кульбит в своей политике. Он перестал поддерживать Караджича и Младича. Пути их разошлись.

Глава боснийских сербов Радован Караджич и его главнокомандующий генерал Ратко Младич были включены в список тех, кого Международный трибунал для бывшей Югославии, созданный ООН, привлек к суду за совершение военных преступлений — за убийства мирного населения, бесчеловечное обращение с заключенными и военнопленными.

Так что проигрывать войну Караджичу и Младичу было никак нельзя. Судят ведь только проигравших. Они и воевали, пока была возможность. Как и другие герои югославской трагедии, которую мировое сообщество было бессильно остановить.

Караджич и Младич не сумели даже воспользоваться победами своих войск. Отвергая любые разумные предложения, они упустили шанс подписать мир на выгодных для себя условиях.

Бывший командующий войсками ООН в Боснии британский генерал Майкл Роуз вспоминал:

«Я очень сожалею о том, что в Боснии я воспринимал лидеров воюющих сторон человеческими существами. Это была ошибка. В результате я недооценил их желания продолжать воевать. Я считал, что в действиях сербского генерала Младича есть какая-то логика. Ее не было.

В любом военном училище учат простой истине — есть момент, когда твоя армия достигла максимум. Дальше будет хуже, потому что армия врага усиливается. Я много раз говорил сербам, что они напрасно отказываются от политического урегулирования в момент, когда у них отличное положение. Я предупреждал: им все равно придется договариваться, но уже в худших условиях. Но они продолжали упрямо проливать кровь.