Сергей Балмасов - Русский штык на чужой войне

Несмотря на то что поляки уже успели оправиться от полученного удара, все их воинские части находились в разброде, и их армия еще не успела отдохнуть от большевистского разгрома.

Поползли слухи, что какой-то советский генерал Котовский идет вместе с Буденным на Ковель и поэтому нам предстоит первыми выдержать натиск советской кавалерии. Все были в ужасе, так как сознавали, что нам его не выдержать.

Мы боялись, что не сможем даже уйти от преследования большевиков и попадемся им в лапы.

В это время я заболел дизентерией, и меня отправили в Олевск, где находился ближайший госпиталь.

В его помещениях было чисто, и там хорошо кормили. Везде была видна рука американцев. В госпитале было очень много польских дам на должностях сестер милосердия. Они вели себя не только с офицерами, но и с солдатами очень неприлично.

Госпиталь этот служил местом, где можно было укрыться от большевистских пуль и снарядов.

Почти каждый из находившихся здесь военных имел любовницу из среды служебно-медицинского персонала: не только сестер милосердия, но и фельдшериц и врачей (а их тоже было порядочно) и они старались, чтобы их возлюбленный подольше лежал в лазарете.

Сестры произвольно записывали жалобы больных, и нередко можно было видеть цветущего молодого человека, у которого температура (конечно, на бумаге) доходила чуть ли не до 40 градусов, флиртующего с одной из них.

Все это меня очень радовало, так как я воочию убедился, что не в одной только российской армии сестры милосердия вели себя неприлично, чем вызывали постоянные нарекания со стороны солдат и офицеров.

По-видимому, такое положение наблюдалось во всех армиях Европы, так как в польских госпиталях работали сестры, служившие в Великую войну австрийцам и германцам.

Лазарет был центром всех новостей и сплетен. От сестер милосердия я узнал, что поляки уже пришли в себя и сумели кое-как организовать оборону. Фронт был разбит на участки. Левый его фланг считался полностью обеспеченным от прорыва со стороны большевиков, поскольку он упирался в болото.

Из Ковеля подходили подкрепления и бронепоезд. На станцию Олевск стали прибывать подвижные лазареты, летучки и медицинский персонал. Из всего этого я заключил, что вскоре здесь ожидаются сильные бои.

Уже ходили слухи о сражениях с конницей Котовского, которого, по словам сестер милосердия, поляки немилосердно били. Настроение в польских войсках стало приподнятое, и у них вновь появилась надежда и даже уверенность, что на этой позиции большевики будут разбиты.

Поляки при этом не говорили «разобьем большевиков», а «разобьем русских», «погоним москалей» и это очень неприятно действовало на меня. Я пожалел, что поступил добровольцем в польскую армию.

Я уже мог выходить на веранду и поэтому часто летними вечерами слушал артиллерийскую канонаду. Как-то я сидел там и хотел узнать по слуху, приближаются ли большевики или уходят.

Вдруг я увидел на улице группу людей: это были петлюровцы, которые вели захваченную в плен сестру милосердия – коммунистку. Отведя ее в сторону, они расстреляли ее, дав недружный залп. Польские сестры очень возмущались этим.

Наконец, я выздоровел и отправился в обоз II разряда на выздоровление в село Рудню Собичиньску. Ехать пришлось несколько дней подряд на трясущейся подводе, и я чуть было опять не захворал.

В тылу были устроены заставы, вылавливавшие дезертиров. По рассказам польских сестер милосердия, дезертировали, главным образом, евреи и русские (украинские . – Ред. ) крестьяне, мобилизованные поляками.

Арестованные дезертиры, получив обычно 50–100 шомполов, немедленно отправлялись на фронт.

Везде в деревнях было много польских войск, но они были в довольно плачевном состоянии: все были грязные и оборванные; у солдат и офицеров было много вшей.

Во время своего поспешного отступления поляки побросали интендантские склады. Солдаты же, преследуемые большевистской конницей, побросали шинели и вещевые мешки с бельем и запасным обмундированием. Таким образом, взять их было неоткуда.

Наш эскадрон находился при обозе 2-го разряда. Здесь же я встретил какой-то странный полк – «Татарско-польский конный», в котором было всего четыре-пять татар, а большинство солдат были поляками. Все его чины носили черные кубанки с широкой зеленой лентой с металлическим полумесяцем.

Отдыхать в тылу мне пришлось не много дней: через неделю после моего прибытия в обозе началась паника: Котовский, обойдя поляков с левого фланга по болотам, считавшимся польскими генералами непроходимыми, ударил польской армии в бок и тыл.

Началось поспешное отступление. Наш эскадрон по-прежнему прикрывал отход обозов. Это отступление окончательно подорвало дух поляков и деморализовало их.

Пехота нагоняла обозы, сбрасывая мешки с провиантом, снарядами и патронами, которыми был усеян путь отступления и, усевшись на повозки, старалась ускакать от большевистской кавалерии.

Наш эскадрон все время шел рысью. По пути встречалось множество опрокинутых повозок и брошенных полевых кухонь.

Напуганные крестьяне бежали в леса. Мы там не раз натыкались на этих полудиких людей в длинных полотняных рубахах. На наши вопросы, почему они бежали, те отвечали: «Мы боялись, что вы нас будете убивать и грабить…»

У них не было ни свечей, ни керосина, ни даже постного масла, и поэтому крестьяне освещали свои дома лучинами.

В какой-то небольшой деревушке обоз (подвод 100), рота пехоты и наш эскадрон остановились на ночлег.

Почти перед самым утром большевики произвели на нее налет. Как оказалось, небольшая группа красных кавалеристов заблудилась в лесах и случайно наткнулась на нашу заставу.

Польская пехота бежала от них без выстрела, когда красные с криками «Ура!» понеслись на деревушку. У нас в эскадроне произошла паника, и мы бросились удирать, куда попало. Застигнутые врасплох обозы остались в деревне.

Выбежав на опушку леса, наш эскадрон пришел наконец в себя, чему очень сильно поспособствовал вахмистр, который многих улан бил плашмя саблей.

Здесь же стала собираться и злополучная пехота. Осмотревшись, в чем дело, мы решили идти в контратаку.

Общими усилиями мы атаковали деревню: пехота – в лоб, а наш эскадрон стал огибать ее с правого фланга.

Большевики, которых насчитывалось всего девять всадников, не приняв боя, поспешили уйти.

Когда мы заняли деревню, то увидели, что за час своего пребывания здесь большевики полностью разгромили наш обоз. Обозники, ранее приличнее всех одетые, сидели на своих повозках и кутались в тряпки, поскольку большевики раздели их чуть ли не догола.

Также большевики успели изнасиловать и трех находившихся в обозе сестер милосердия, польских девушек из очень хороших семей. Они лежали в крестьянской избе и стонали.