Сергей Балмасов - Русский штык на чужой войне

Поэтому нет ничего удивительного, что, будучи уже в довольно солидном 45-летнем возрасте, Дмитриев-Экштейн женился на 18-летней красавице-парагвайке. Жизнь с иностранкой не была для него скучной, ведь, по данным ряда источников, она научилась немного говорить по-русски и иногда радовала своего мужа знанием нескольких особенно «звучных» слов.

С ней он прожил всю свою жизнь, и об этом выборе оба они никогда не жалели. Единственной претензией к своему мужу молодая жена считала то, что он написал книгу об участии русских в Чакской войне, в том числе и о себе, а о собственной семье и главное, жене – нет.

Правда, до сих пор неясным остается эпизод относительно того, где именно он провел 1941–1945 гг. В имеющихся источниках есть явно недоказанные упоминания о том, что его пытались после Второй мировой войны преследовать представители еврейских организаций за будто бы совершенные им во время нее деяния [1205].

Возвращаясь к русским участникам Чакской войны, следует указать, что они вернулись домой с сильным «повышением». Например, Всеволод Канонников, начавший войну лейтенантом речной флотилии малых плавсредств, действовавшей на реке Парагвай и ее притоках, дослужился до ее начальника.

Специальность инженера, любовь к военно-морскому флоту и, как ни странно, его матросский опыт, полученный за время плавания от Стамбула до Монтевидео, очень пригодились ему на новой Родине. Во многом благодаря этому он и сделал дальнейшую карьеру. И хотя под огнем в силу специфики службы он бывал нечасто, Всеволод Канонников все же удостоился высших наград страны, что лучше всего говорит о его роли в этой войне.

Владимир Срывалин из младших офицеров стал майором – почти недостижимая по парагвайским меркам мечта.

Однако даже на общем фоне более показателен пример капитана Бутлерова, внука знаменитого русского химика, который вернулся с войны генералом.

А вот другое свидетельство: «Беляев, Эрн и Высоколян – дивизионные генералы. Шимовский, Щеголев и Андреев – бригадные; полковники Пушкевич, Бутлеров, Керн, военный врач Вейс, майоры медицинской службы Граматчиков и Митрофан Ретивов… Их имена присвоены выпускникам школ, академий».

Учитывая небольшой размер парагвайских вооруженных сил и соответственно малое число должностей – это служит очень серьезным подтверждением боевой квалификации русских офицеров.

Общим показателем работы наших соотечественников служит то, что всем русским ветеранам после окончания боевых действий вручили высшую парагвайскую награду – Чакский крест, дававший при увольнении массу привилегий [1206].

При этом русские сохраняли серьезное влияние на парагвайскую армию вплоть до конца ХХ века. И тот же Дмитриев-Экштейн, как и многие другие русские эмигранты в Парагвае, носил военный мундир до глубокой старости.

Показательно, что он дослужился там до полковника, да еще в мирное время. Следует заметить, что в маленькой парагвайской армии этот чин очень высок: тогда в ней имелось всего несколько соответствующих должностей.

Дмитриев-Экштейн снял мундир только в феврале 1989 г. Однако, несмотря на почтенный возраст, со службы Александр Дмитриев-Экштейн сделал это не по своей воле, а из-за переворота, низложившего диктатора Альфредо Стресснера. После него всех высших офицеров парагвайской армии, включая и русских, отправили в отставку.

Но справедливости ради надо сказать, что переворотчики создали для ветеранов-белоэмигрантов вполне сносные условия существования. Так, после своей вынужденной отставки Дмитриев-Экштейн жил в отличном доме с прекрасным манговым садом на персональную пенсию в размере одной тысячи долларов США, о чем другой в Парагвае мог только мечтать [1207].

Однако некоторых наших соотечественников ожидаемые награды обошли стороной. В первую очередь, среди них следует отметить И.Т. Беляева. Среди причин – сложный характер Ивана Тимофеевича и трения по поводу ведения боевых действий с командующим Эстегаррибиа.

Впрочем, позднее ситуация для русского генерала изменилась в лучшую сторону. Все дело в том, что страна недолго наслаждалась миром – в Парагвае возобновилась старая внутриполитическая борьба разных группировок за власть и чины.

Кончилось это тем, что «Герой Чакской войны», как называли Эстегаррибиа в стране, вынужден был бежать из нее. К власти пришли его противники, которые вспомнили заслуги его «оппонента» Беляева, хотя и не в той мере, в какой он ожидал.

Это лишний раз показывает, что в самом Парагвае к русским относились далеко не однозначно. Все, разумеется, восхваляли их подвиги – это отмечалось еще в ходе самой Чакской войны, но не все хотели уступать им должности и преференции, предоставляемые властями после ее завершения. Это-то и стало предметом зависти «аборигенов».

Так, например, в 1935 г., после окончания войны, Президент Парагвая Сеньор Рекальдо законодательно закрепил за русскими, включая врачей и военных, привилегию находиться на государственной службе этой страны. При этом ему пришлось выслушать протесты врачей-парагвайцев, выступавших «против русского засилья».

На эти нападки он ответил так: «Мы никогда не забудем добровольцев-иностранцев, которые с беспримерным героизмом и мужеством погибали в Чако в наиболее тяжелые моменты начала кампании. Неоценимой была и услуга зарубежных врачей. Если мы желаем остаться на той же духовной высоте, мы не должны быть мелочными к тем, кто добровольно пришел к нам на помощь в тяжелый час.

Против этого, помимо величия жеста, поднимается дух профессиональной исключительности. Не думаю по совести, чтобы мерами протекционизма можно было поднять моральный и материальный уровень медицинской профессии».

Русские эмигранты отозвались на это так: «Как редко нам, русским, приходится слышать такие речи! [1208]»

Однако нашим эскулапам пришлось на себе испытать прелести того положения, о котором лучше всего говорит старая поговорка: «Жалует царь, да не жалует псарь». Показательно, что когда в парламент внесли законопроект о предоставлении русским врачам, участникам Чакской войны, права получения работы наравне с их парагвайскими коллегами, он был провален.

В итоге русские доктора, так много сделавшие для этой страны в тяжелейшие военные дни, не получили права свободно работать на ее территории.

В итоге им пришлось трудиться, как и прочим иностранцам, только в невостребованных местными докторами отдаленных малопривлекательных районах, в основном находящихся на расстоянии нескольких десятков километров от их домов [1209].

Само собой, в первую очередь следует учитывать интересы коренных граждан страны, однако русским добровольцам по сравнению с другими иностранцами, которые ничем не проявили себя в трудную минуту, все же можно было сделать дополнительные преференции.