Сергей Балмасов - Русский штык на чужой войне

29 сентября все чины армии, принимавшие участие в экспедиции, стали на свои постоянные работы» [492].

Что же касается коммунистов, то после разгрома 1923 г. они ушли в глубокое подполье и продолжали свою подрывную деятельность. 15 (по другим данным – 16) апреля 1925 г. они напомнили о том, что их организация жива, взрывом в Софии собора Святая Неделя.

Подобный теракт был направлен против верхушки болгарских властей, представители которой собрались там на похороны генерала Георгиева, «видного правительственного депутата и члена военного конвента, убитого за два дня до этого».

Тем самым они рассчитывали одним ударом обезглавить «болгарских фашистов». Этот акт должен был стать сигналом к новому выступлению местных красных, которое и должно было привести их к власти, воспользовавшись замешательством их противников.

В результате теракта погибли более полутора сотен человек. Однако устроители взрыва не добились реализации поставленной цели: министр-председатель правительства Цанков, глава МВД Русев и еще два министра их кабинета были лишь легко ранены [493].

В подготовке к нему принимали непосредственное участие видные чекисты из Москвы. Между тем коммунисты отрицали свою причастность к этому и обвиняли во взрыве «болгарскую реакцию», которая тем самым стремилась оправдать дальнейшее ужесточение репрессий.

По их словам, захваченный болгарскими спецслужбами компромат на них был «фальсификацией», изготовленной «по заказу русского монархиста Дружеловского», якобы заказавшего эти документы в «берлинских типографиях» [494].

Однако бежавший в Германию один из видных советских «рыцарей плаща и кинжала», не пожелавший брать на себя за это ответственность, приоткрыл завесу тайны относительно этого преступления.

Ожидавшемуся выступлению красных в стране помешали оперативные действия болгарской полиции и жандармерии. Сразу после этого правительство Цанкова провело против коммунистов полномасштабную зачистку [495].

Факт участия в совместной борьбе против коммунистов дополнительно расположил к белогвардейцам местных силовиков. По всей видимости, часть белоэмигрантов в Болгарии, среди которых были казаки, послужили в местной пограничной охране, о чем говорит ряд источников. В начале 1923 г. об этом говорили лишь как о возможном событии: «Усиленные слухи о приеме с весны казаков на пограничную службу несказанно радуют каждого из них и удесетеряет их силы. Каждому хочется рассчитаться с долгами, сколотить себе запасной капиталец, и с облегченным сердцем встать в близкий казачьей душе строй» [496].

Но уже к лету того же года о грядущем приеме русских пограничников на болгарскую службу, который должен был завершиться к концу 1923 г., заговорили более определенно: «Ввиду предстоящей постановки на пограничную службу казаки спешно возвращаются из продолжающихся отпусков, чтобы не отстать от своих» [497].

Впрочем, согласно детальной документации о занятости находящихся в Болгарии белоэмигрантов, на август 1924 г. в пограничники попали всего лишь 11 человек, находящихся в городе Доспад, во главе с поручиком Титовым.

При этом в отличие от КСХС (Югославии) здесь они выполняли, судя по всему, в основном не боевую, а вспомогательную работу, числясь «в хозяйственной части обоза пограничной стражи».

При этом условия их службы оценивались белогвардейским руководством как «удовлетворительные» – они получали в месяц 1800–2000 левов, тогда как «на гражданке» их односумы зарабатывали нередко в два-три раза больше (например, на Перниковском руднике) [498].

Другой источник сообщает об их работе в погранохране Болгарии так: «…несколько сергиевцев (выпускников белогвардейского Сергиевского артиллерийского училища . – Ред. ) служили в пограничной страже, на близкой от Тырново-Сеймена греческой границе, они снабжали нас контрабандной папиросной бумагой» [499].

Впрочем, сам этот источник тут же говорит о том, что это были очень немногие исключения из правил: «…В соседней Югославии русские сравнительно легко получали службу, в Болгарии такие случаи можно было пересчитать по пальцам, и относились они лишь к специалистам самой высокой квалификации. У всех остальных, как при Стамболийском, так и при Цанкове, оставалась та же перспектива: черная работа. Осуждать за это Болгарию, конечно, нельзя: условиями мирного договора, после Первой мировой войны, она была буквально ограблена и раздавлена экономически…» [500]

Между тем произошедшее тогда сокращение болгарской армии расширило возможности трудоустройства в нее белоэмигрантов на «вспомогательные» должности. В частности, целому ряду казаков удалось после 1923 г. устроиться в нее добровольцами по контракту на 12 лет в качестве «надничар» (или «поденщиков»).

Речь шла о должностях кузнецов, уборщиков, «готвачей» (поваров), сторожей при частях и обслуживающих их структурах. Здесь они получали не только ежемесячную зарплату в 600 левов, но и бесплатное питание, а также обмундирование.

По имеющимся свидетельствам, «казаки, поощряемые своим начальством (видимо, желавшим поскорее освободиться от расходов на содержание неработающих), охотно шли на эту службу» [501].

Как бы там ни было, судя по данным лидеров болгарских коммунистов, болгарские власти после сентябрьских событий 1923 г. действительно предоставили белогвардейцам возможность перейти к ним на службу, что, по мнению того же Коларова, стало для местных «фашистов» смертным приговором.

По его словам, «уплатив дорогой ценой за исторический урок, сможет ли долго болгарский крестьянин терпеть трижды ненавистное иго болгарского царства? Его правительство олицетворяет не только буржуазию, втянувшую Болгарию в ряд бедственных войн. Оно в глазах болгарина воплощает палача его братьев и предателя-ростовщика, продавшего страну иностранным хищникам, отдавшего их Родину на разграбление диким ордам врангелевских и македонских бандитов.

Вот этого унижения болгарский крестьянин не потерпит. Прибегнув к помощи македонцев и русской белогвардейщины, Цанков своими руками вырыл себе могилу… Вопрос лишь в том, как скоро болгарский крестьянин оправится от тройного удара – отечественного генерала, македонского бандита и русского белогвардейца.

Празднуя тризну на дымящейся крови болгарского крестьянства, Цанков и его клика уже видят грозные признаки, знаменующие их гибель… Они уже сознают, что не быть им господами своего королевства. Уже протягиваются к ним обагренные кровью векселя наемников.