Владимир Рохмистров - Большая игра: Столетняя дуэль спецслужб

Тем временем в Лондоне произошли изменения. Весной 1874 года пало либеральное правительство Гладстона, и к власти, располагая внушительным большинством, вернулись тори. Возглавил их Бенджамин Дизраэли, лорд Биконсфилд, истово веривший в великое предназначение Британской империи и рьяный сторонник активной внешней политики. Его убеждения полностью разделяла и королева Виктория. Дизраэли активно критиковал своих предшественников за то, что называл демонстрацией слабости перед русскими, и собирался исправить их ошибки. Теперь вновь пришел черед «наступательной политики» и значительного охлаждения англо-русских отношений. В центре внимания нового Кабинета оказалась, естественно, Индия, причиной чему были очередные впечатляющие достижения Санкт-Петербурга в Средней Азии.

Дизраэли и новый государственный секретарь по делам Индии лорд Солсбери пока боялись не столько неизбежности русского нападения на их сокровище, сколько попыток Санкт-Петербурга вопреки данным в 1873 году Горчаковым заверениям прибрать к рукам Афганистан. В случае подобного успеха России это усугубляло проблемы англичан в Индии, не говоря уже о том, что впоследствии Кабул мог использоваться как плацдарм для вторжения. Поэтому Дизраэли озаботился учреждением постоянной британской миссии в Кабуле, а «ястребы» из его окружения добивались открытия представительств также в Герате и Кандагаре. Таким образом, отчетливое намерение британских политиков прибрать к рукам Кабул — следует обратить на это особое внимание — созрело уже в начале 1874 года, а не в результате миссии Столетова!

«Во всех концах Азии, — писал Форсайт, — только и говорят о том, что Россия наращивает мощь и будет наращивать ее дальше, и что Британия ее боится и не станет ни выступать против ее экспансии, ни помогать тем, кто боится быть поглощенным Россией». В результате этого, заявлял он, некоторые правители начали задаваться вопросом, а не лучше ли стать лояльными по отношению к тем, кого в Азии все признают «грядущей мощью».

Но если Калькутту тревожило присутствие у памирских перевалов русских гарнизонов, то Санкт-Петербург, в свою очередь, беспокоила военная и политическая активность Британии в тех областях, которые он считал входящими в русскую сферу влияния. Начавшись вполне невинно, по всей видимости, с независимых путешественников, эта активность сношений между Кашгарией и Индией обернулась сначала одной, затем другой дипломатической миссией. Мало того, что подобные миссии подрывали успех России при дворе Якуб-бека, английские военные специалисты тем временем еще и энергично картографировали памирские перевалы. Что подготавливали в этих местах Лондон и Калькутта? И вот, в то время как взаимное недоверие усиливалось и отношения между Британией и Россией все ухудшались, Афганистан все больше и больше начинал приковывать внимание участников Большой игры.

Проводя в жизнь новую политику, Дизраэли первым делом вместо ставленника либералов лорда Нортбрука решил назначить вице-королем Индии лорда Литтона.

Барон Эдвард-Роберт Литтон был единственным сыном и наследником известного романиста Эдварда Бульвер-Литтона и не только известным государственным деятелем, но и поэтом, писавшим под псевдонимом Оуэн Мередит. Нортбрук ушел в отставку, резко осудив решение правительства, вновь пожелавшего вмешаться во внутренние дела взрывоопасного Афганистана, и предрек, что отказ от политики искусного бездействия подвергнет Британию риску «новой ненужной и дорогостоящей войны» с коварным соседом. Значит, опять-таки дело пахло войной уже тогда!

Предупреждения Нортбрука, однако, никто не услышал, и лорд Литтон, вооружившись подробными инструкциями относительно предписанной ему новой наступательной политики, энергично взялся за дело с истинно поэтическим темпераментом. Для начала он объявил королеву Викторию императрицей Индии, с одной стороны, в духе Дизраэли угождая властительнице, а с другой — «на языке, который не допускает ошибок», подавая сигнал России о том, что британская привязанность к Индии постоянна и абсолютна. Другими словами — «руки прочь».

Но здесь нужно отметить один любопытный факт. Зимой 1876 года лорд Литтон высказал нашему послу в Лондоне графу Шувалову мысль о полезности прямых, непосредственных сношений вице-короля с туркестанским генерал-губернатором. В то же время Кауфман представил секретную записку военному министру, в которой высказывал соображения об «общности интересов наших в Азии с Англией», о том, что у нас там «общие враги — мусульманство и варварство», что «успех азиатов над англичанами невыгодно отзовется и на нас, а успех азиатов над нами послужил бы гибелью для Англии». Там же говорилось и о вреде снабжения армии азиатских владетелей усовершенствованным оружием и обучении их драться с европейцами, а главное — что «мы должны идти рука об руку с Англией в делах наших в Азии».

Записка эта была тогда же сообщена графу Шувалову для распространения между английскими министрами. Шувалов, этот известный в наших кругах как «друг Англии» дипломат, однако, составил только краткую выписку, и то для одного графа Дерби, тогдашнего министра иностранных дел. В этом сказалась его личная старинная вражда к Кауфману. Таким образом, единственная вполне здравая мысль, возникшая тогда на обоих концах противостояния, была искажена, затерта и не получила достойного продолжения. Наоборот, оставшись без отклика, эта мысль породила еще более жесткую неприязнь противников.

Кроме того, уверенность Британии в своих силах значительно повысили еще два немаловажных фактора. Главным явился проведенный в обстановке строгой секретности выкуп 40 % акций недавно открытого Суэцкого канала. Он сокращал морскую дорогу между Британией и Индией почти на шесть тысяч километров, и Дизраэли хотел быть абсолютно уверенным, что столь жизненно важному пути никогда не сможет угрожать враг. Под врагом в первую очередь подразумевались, конечно же, русские, которых теперь ни в коем случае нельзя было пускать в Константинополь и турецкие проливы. Выкуп контрольного пакета акций у правителя Египта спас последнего от банкротства и сделал Британию самым крупным акционером компании Суэцкого канала.

Вторым важным фактором было установление в 1870 году прямой подводной кабельной телеграфной связи с Лондоном. К этому времени уже пять лет действовала сухопутная телеграфная линия, но проходила она через Тегеран и, таким образом, в случае военных действий оказывалась весьма уязвимой для прослушивания и уничтожения. Новый подводный кабель был гораздо надежнее. «До тех пор пока Англия является морской державой, кабель будет в безопасности от врагов, — заявляла «Таймс». — Чтобы отыскать и поднять кабель, нужно не только знать его точное расположение, но еще и иметь специально оснащенное судно с надлежащим оборудованием и обученным экипажем, а также гораздо больше времени, чем может потребовать любая тайная операция. Кабельные линии пролегают вне крупных корабельных трасс, и никакое судно, занятое их поиском, не сможет остаться незамеченным». Открытие новой линии связи позволяло Уайтхоллу осуществлять и более строгий контроль за делами Индии: ответы на запросы приходили теперь всего через несколько часов, а не недель или даже месяцев, как прежде.