Владимир Рохмистров - Большая игра: Столетняя дуэль спецслужб

В конце концов до границ ханства не дошла только часть Красноводского отряда, двинувшаяся к Хиве прямиком, та же часть, что отправилась через Мангышлак, вскоре присоединилась к Оренбургскому отряду и оказалась даже в авангарде движения. Казалинский отряд в свою очередь присоединился к Туркестанскому, и к концу мая, успешно преодолев все трудности похода, русские войска подошли к Хиве с двух направлений. Причем весьма замечателен тот факт, что Оренбургский отряд, которому надлежало преодолеть наибольшее расстояние (около полутора тысяч километров) достиг цели на два перехода ранее Туркестанского. Хотя поначалу глубокие снега, достигавшие порой двадцати градусов морозы, бураны и разбитая обозами дорога, представлявшая цепь ухабов, казалось, вновь объединились, чтобы выручить Хиву из беды. Однако на этот раз Оренбургский отряд прибыл к концу марта на Эмбенский пост только с сорока пятью больными. Сами войска, правда, сознавали, что успешным движением обязаны усердию и заботливости киргизов, которые выставляли на всяком ночлеге даже больше кибиток, чем было назначено, сена накладывали на пол достаточно, а сверху застилали кошмами. И к тому же отказались от платы.

Мало того, в особенно холодные или бурные ночи киргизы размещали эшелон по аулам или в собственных землянках. Волостные и аульные старшины постоянно шли с отрядами и транспортами и, когда сани с тяжестями останавливались в сугробах, от изнурения лошадей и верблюдов, припрягали к ним своих, также не соглашаясь брать за это никакого вознаграждения. Такое поведение людей, еще недавно бунтовавших, свидетельствует о радикальной перемене их отношения к России и должно быть поставлено в заслугу деятелям народного управления.

Едва придя в себя от морозов, войска вскоре стали изнывать от жары и недостатка воды. Тем не менее без особого сопротивления со стороны хивинцев они достигли территории ханства, где сразу попали из безводных пустынь в благодатный хивинский оазис. Местные жители также не проявили никакой враждебности к появившимся русским войскам. Напротив, заверенные Кауфманом в том, что русские идут лишь для того, чтобы наказать хана, и не причинят никакого вреда мирным жителям, они стали снабжать наших солдат продовольствием, правда, запрашивая втридорога. Воинский дух проявили одни туркмены, конница которых численностью до шести тысяч сабель постоянно сопровождала опередившую всех оренбургскую колонну, не позволяя нашим солдатам терять бдительность.

Туркмены большей частью с дикими воплями, разносившимися далеко по окрестностям, джигитовали чуть далее досягаемости выстрелов наших винтовок, усердно поднимая пыль копытами своих коней. Все их попытки нападения обычно быстро пресекались несколькими гранатами, посланными им навстречу из орудий. Генерал Веревкин то и дело отправлял нашу кавалерию отгонять хивинцев, и те также ускользали от боя. Как ни были воинственны и отважны хивинские туркмены, они со своими саблями и фитильными ружьями, которые наши в шутку прозвали фальконетами, не могли противостоять хорошо обученной и вооруженной армии. Тем не менее для предупреждения засад нашим приходилось постоянно высылать вперед рекогносцировочные партии.

В частности, когда уже при подходе к Хиве Скобелеву и капитану Генерального штаба Иванову поручено было произвести рекогносцировку, подполковник предпринял следующий маневр. Выйдя на избранную поляну, Скобелев увидал несколько групп хивинцев и, чтобы хорошенько проучить их, положил две роты в засаду за валиком арыка при выходе на поляну. Затем надо было послать добровольцев вперед, чтобы они мнимым отступлением заманили хивинцев в засаду. Это вызвался исполнить ротмистр Алиханов с пятью казаками кизляро-гребенской сотни: они подскакали к хивинцам и стали ругать их самыми отборными татарскими словами; хивинцы бросились на них, наши, конечно, наутек и, не доскакав ста шагов до засады, кинулись в сторону, а хивинцы получили в упор два плотных залпа. Это охладило их предприимчивость, и они больше не тревожили авангарда, пока он устраивался на ночлег.

В начале июня, когда авангард генерал-лейтенанта Веревкина стоял уже километрах в десяти от столицы, хан послал к Кауфману, находящемуся километрах в семидесяти от Хивы, письмо, в котором говорилось, что он давно выслал всех пленных и не понимает, зачем русские нагрянули, и поэтому просит Кауфмана отойти назад и объяснить, чего он хочет. Кауфман ничего не ответил, а велел посланцу на словах передать хану, что все переговоры будет вести только в Хиве. Генерал Веревкин также получил цветистое послание хана, в котором тот заверял его, что ничего, кроме дружбы, к русским не испытывает и просил дать ему четыре дня для подготовки торжественной встречи. На этот раз наши военные только посмеялись над неуклюжей уловкой хивинца и решили не откладывать входа в Хиву даже на день.

Весь день 8 июня главные силы Оренбургского отряда готовили туры, фашины и штурмовые лестницы, но материал был плох, ломок, тяжел (верба и тополь), так что эту затею оставили. Тем временем Веревкин решил провести рекогносцировку города, чтобы выяснить слабые места обороны. Пехота продвигалась по поселку до тех пор, пока от стен Хивы не начала стрелять артиллерия. К счастью, все ядра перелетали через головы солдат и никому не причинили вреда. Однако все это говорило о том, что хивинцы уже успели подготовиться к обороне и не собираются так просто сдаваться.

Далее все произошло непредвиденным образом. Вместо того чтобы сразу же остановиться, апшеронцы с ходу бросились отбивать пушки, стоявшие перед стенами крепости за баррикадой из арб. Поскольку мост через ров неожиданно оказался целым, это им вполне удалось; благодаря быстроте их действий хивинцы успели сделать только один выстрел из пушки, после чего убежали под прикрытие стен. Однако оттащить орудия от стен под непрерывным огнем было непросто, и апшеронцы вступили в перестрелку. Остальные наши части стали поддерживать их огнем. Генерал Веревкин тут же распорядился развернуть нашу батарею и открыть огонь по стенам Хивы.

Взять город с высокими семиметровыми стенами без специальных приспособлений было невозможно, и генерал Веревкин сосредоточил огонь нескольких орудий на главных воротах крепости. Пока артиллеристы громили стены и город, а стрелки наши стреляли по амбразурам, апшеронцы одну за другой оттащили три хивинские пушки. Но четвертую не успели. Тем временем наша артиллерия продолжала разрушать стены и город. Хан, не разобравшись в ситуации, покинул город, а к Кауфману, стоявшему биваком у Янги-Арыка, уже в двадцати километрах от Хивы, отправился двоюродный брат хана, Инак-Иртазали, с заявлением покорности от имени хана, сдаваясь без всяких условий на великодушие Белого Царя и даже готовый принять подданство — лишь бы остановили военные действия и прекратили бомбардирование города.