Владимир Рохмистров - Большая игра: Столетняя дуэль спецслужб

Но история творилась не только в Туркестанском округе. Как мы отметили в начале этой главы, решение о созыве Берлинского конгресса уже было принято.

Тринадцатого июня 1878 года, в несчастливый для России день, конгресс этот был открыт. В работе конгресса приняли участие представители России, Англии, Австро-Венгрии, Германии. Присутствовали также делегации Франции, Италии и Турции. На конгресс были приглашены представители Греции, Ирана, Румынии, Черногории, Сербии. Инициаторами конгресса явились Австро-Венгрия и Англия, выступившие против усиления позиций России на Балканах, против национального освобождения славянских народов Балканского полуострова, особенно против образования там крупного славянского государства — Болгарии.

Миссия же Столетова выехала из Самарканда только 15 июня. И выехала она не прямо в Кабул, а на Карши, намереваясь сначала нанести визит эмиру бухарскому. Он уже находился в вассальных отношениях к России, поэтому следовало всего лишь передать ему пожелание русских властей подготовить все необходимое для прохода войск через его владения. Самую сложную часть задания предстояло исполнить в Кабуле, который находился еще очень далеко. Впрочем, в эти дни еще рано было бить тревогу, даже если бы связь работала исправно. Ведь для того и предпринята была эта миссия, чтобы усилить наши позиции, в том числе и на этом самом злополучном конгрессе.

Итак, посольство отправилось в путь. По свидетельству доктора Яворского, впоследствии издавшего воспоминания в двух томах, в которых среди прочего имеется подробное описание этой миссии, Столетов сразу же повел себя крайне странно. Например, в Гюзаре, в пятидесяти километрах от Карши, он выразил присланному для приема мирахуру неудовольствие свое за то, что местный бек, второй сын эмира, не явился к нему с визитом. Не поверив оправданию, будто бек болен, Столетов послал Назирова проверить это. Бек действительно оказался болен, но решил все-таки приехать к сердитому послу. Столетов принял его весьма сухо и немедленно распек за невнимание и непочтение. Яворский уверяет, будто Столетов сказал ему: «Я уже решился было о вашем поступке написать вашему отцу, эмиру, а ведь он не замедлил бы учинить за это примерное наказание» — и будто при этом употребил слово чубук (палка). Заман-бек опровергает эту прибавку, а Бендерский подтверждает, что сам отлично это слышал. Такой грубый тон в обращении с сыном эмира, у которого миссия была в гостях, мог бы положить конец дальнейшей дипломатической деятельности посла. Яворский уверяет, будто при этих словах некоторые из свиты бека схватились за рукоятки кинжалов.

Бек не оправдывался. За него извинился мирахур. Посол смягчился и одарил бека и его свиту почетными халатами. После угощения чаем бек уехал и прислал ответные подарки. Тем дело и кончилось.

Затем, когда посольство вступило уже на афганскую землю, генерал Столетов вдруг резко переменил тактику, обнаружив крайнюю заботливость о неприкосновенности миссии. Топографу Бендерскому он не разрешал делать чересчур явно отметки в его аспидной книжке, которую тот выдавал за молитвенник; также запрещал ему отходить на стоянках в сторону для определения направления пути по компасу, прицепленному Бендерским на одной цепочке с часами; становясь на ночлег засветло, приказывал к ночи снимать палатки казачьего конвоя и укладывал казаков вокруг своей палатки, под открытым небом, что при ночлегах на горных перевалах и на сырой земле весьма вредно отразилось на здоровье казаков; представления по этому поводу доктора Яворского глава миссии считал нарушением дисциплины. Все, что могло возбудить подозрение в афганцах, было, по его мнению, «опасно»; Столетов боялся уже просто в чем-нибудь перечить афганцам, — «что скажут они — то и хорошо»; посольство имело на вьюках складную мебель, но Столетов не позволял распаковывать ее, боясь задеть самолюбие афганцев, как бы «выставляя на вид их бедность».

В результате, вопреки приказанию Кауфмана идти только днем, Столетов, по настоянию афганцев, нередко выступал в шесть часов вечера и шел ночью, а с ночлега, по афганской трубе, выступал до рассвета. Поэтому многие участки маршрута были нанесены Бендерским совершенно наугад и проверены только при обратном походе миссии, когда Столетова с нею не было и Бендерский делал свои отметки вполне открыто.

Как бы то ни было, миссия медленно, но верно продвигалась к Кабулу. Кауфман тоже не сидел сложа руки. Все три колонны к концу мая оказались уже сформированы, и теперь Гротенгельму было предписано идти правым берегом к Чарджоу, если в Хиве все спокойно, а тяжести везти на пароходах «Самарканд» и «Перовский» с баржами. Отряд его должен был войти в связь с Красноводским отрядом генерал-майора Ломакина, идущего вдоль северной границы Персии к Мерву. Если в Чарджоу станет известно о занятии кавказцами Мерва, то Гротенгельм идет туда же; если кавказцы не дойдут, то Гротенгельм продолжает идти вверх по Аму до Келифа и ждет приказаний там.

Ферганский отряд выступил 28 июня. Абрамов доносил, что снег на перевале Кара-казык не дозволяет двигать ночью более шестисот лошадей зараз. Кауфман разрешил такой порядок движения. Для расчистки перевала посланы были туземцы, но вдруг в самом конце июня там повалил густой снег — явление весьма редкое — и за ночь уничтожил всю дневную работу. Погодные условия вновь встали на пути русской армии. Идти было можно только от трех до семи часов утра; за это время переносилось на руках до трехсот вьюков. В результате для перехода всего отряда потребовалось бы десять дней, и то, если не случится вьюга, которая на высоте более четырех тысяч метров могла бы повести к катастрофе. Абрамов лично осмотрел перевал Кара-казык и нашел, что все тяжести придется переносить на руках с крайним утомлением людей и потерей времени. Воспользовавшись двумя сухими днями, он перевалил только две роты с инженерным парком.

Тем временем Столетов достиг Мазари-Шерифа. Здесь миссия была встречена Фейз-Мухаммед-ханом, командующим войсками в Афганском Туркестане, и Хош-диль-ханом, сыном наместника и его вторым помощником по гражданскому управлению. Для встречи были выстроены четыре батальона афганской пехоты и батарея артиллерии. Пехота взяла на караул, артиллерия произвела салют. Прибывшие генералы извинились, что сам наместник не мог выехать на встречу по болезни.

Шестого июля миссия представлялась Хош-диль-хану, и Столетов заявил ему, что не может долго ожидать выздоровления его отца, который хотел сопровождать посольство в Кабул. Хош-диль-хан немедленно послал курьера в Кабул с вопросом: кому ехать с русским посольством, если болезнь его отца затянется?