Владимир Михайлюк - Пермская шкатулка

Если Вяземский находился в Перми в 1808 году и пережил сильное любовное чувство к Певцовой, о чем свидетельствует стихотворение, то одно нерасшифрованное письмо с некоторой долей осторожности можно отнести к ней же. В письме к графу П. Д. Киселеву, датированному тем же годом, Вяземский, не называя имени, пишет на французском языке: «Не знаю, путем какого сцепления вы соеди

няетесь в душе моей с тою, кого я боготворю, — вы знаете, на кого я намекаю. Я не могу думать о ней, не вспоминая о вас; можете судить, как часто вы мне мерещитесь… ведь она является во мне единственной душой, единственным чувством! Не знаю, понравится ли вам это, но я по крайней мере этого бы желал; во всяком случае не подумайте, что, соединяя вас с нею в моей душе, я вас смешиваю; нет, я умею вас отличать и разъединять. Как в букете душистых цветов всегда можно отличить нежный запах любимого цветка, так и я умею отличить божественный мой предмет, балующийся с лорнеткою, и, прилепляясь к нему, улетаю в смеющиеся страны иллюзий. Там парю я с моею избранницею, воображаю, что ею обладаю, дерзаю рисовать себя счастливым любовником и возвращаюсь к действительности затем лишь, чтобы отыскать минуты счастья, которые дал мне вкусить обольстительный сон».

Письмо это, как явствует из него, написано Вяземским в его собственном доме, спустя полчаса после свидания с любимой. Но кто она, эта единственная незнакомка, до сих пор остается загадкой. Что это, новое увлечение юного князя, или речь в письме идет о той же Певцовой? Ведь она могла приехать в Москву повидать большой свет, как

229

это делали многие провинциальные барышни, и здесь встретиться с Вяземским. Одно известно: ее образ надолго останется в душе поэта. Пройдут годы, Вяземский женится на княжне Вере Федоровне Гагариной, брак их будет надежным, но поэт еще не раз переживет светлые дни своей юности, проведенные в Перми. Почти полвека спустя, в 1853 году, в цикле «Поминки» Вяземский будет вспоминать своих лучших друзей — Жуковского, Пушкина, Языкова, Дельвига, Перовского. И в стихотворении «Алексей Перовский» опишет счастливую поездку, город Пермь, свое молодое чувство к прекрасной Певцовой.

Мой товарищ, спутник милый На младом расцвете дня, С кем испытывал я силы Жизни новой для меня. Как-то, встречею случайной, Мы столкнулись в добрый час И сочувствий связью тайной Породнились души в нас. Мы с тобою обновили Свежих радостей венок. Вместе вплавь мы переплыли Быстрой младости поток. Время младости и счастья Лучезарная пора, День без теней, без ненастья, День без завтра и вчера! Миг один, но необъятный, Миг чудесный, сердца май! Ты улыбкой благодатной Претворяешь землю в рай… Призрак их еще волнует: Возвращаясь к дням былым, Сердце ноет и тоскует По тревогам молодым. Берега студеной Камы, Оживая предо мной, Вступают, как из рамы, С их бесцветной наготой. Свод небес свинцово-темный,

230

Область вьюг и непогод, Город тихий, город скромный В царство злата бедный вход! Равнодушьем хладным света (Лавр — обманчивая цель!) Позабытого поэта Мерзлякова колыбель. Пермь с радушием и лаской Встретит нас, младых гостей, Чудной песнью, чудной сказкой В блеске радужных лучей. Там зарницей скоротечной Развивались наши дни, И на памяти сердечной Отпечатались они. С той порою златокрылой, С той железной стороной Неразрывно, друг мой милый, Сочетался образ твой. Тайных чувств моих наперсник Часто колкий судия! По летам я был твой сверстник, А по разуму — дитя. Странствий сердца Одиссею Там я начал при тебе, Там нашел мою Цирцею И поддался воробже. Пермь, Казань, преданий тайных Сердцу памятник живой, Встреч сердечных, бурь случайных, Так легко игравших мной. Вы свидетелями были, В вас — и помните ли вы? — Я моей сердечной были Издал первые главы. И пока богиням Камы, Волги, Клязьмы и Оки Возлагал я фимиамы И к ногам бросал венки,

231

Охраняя ум свой здравый От припадков, сродных мне, Лиц обычаи и нравы Ты следил наедине. Вопрошал ты быт губерний, Их причуды, суеты И умел из этих терний Вызвать свежие цветы. И тебе и нам в то время Тайной всем был твой удел; Но уже таилось семя, Но в тебе художник зрел. И призванию послушный, Карандаш твой изучал Монастырски простодушной Миловидный идеал.

Стихотворение, воспевающее Певцову, при жизни поэта не печаталось. Впервые оно было опубликовано в 1935 году в сборнике «Избранные стихотворения». Под стихами дата: «Пермь, 1808». В примечании к стихотворению значится: «Певцова, героиня романа, пережитого в юности Вяземским, жительница Перми». В примечании ко второму стихотворению сказано, что автор упоминает в нем о любовном увлечении. И дальше: «Никаких сведений о Певцовой у нас нет». Не сказано ничего о Певцовой в изданной в 1969 году монографии М. И. Гиллельсона, посвященной жизни и творчеству Вяземского.

Кто же она, эта таинственная жительница Перми?

После долгих поисков наконец удалось напасть на яркий след Певцовой. В 1805 году через Пермь проезжало русское посольство в Китай. Чрезвычайным и полномочным послом был действительный тайный советник, обер-церемониймейстер, граф Юрий Александрович Головкин. Его сопровождала большая свита: два действительных камергера — Васильчиков и князь Голицын, четыре камер-юнкера — Нарышкин, Бенкендорф (младший брат известного Александра Хри- стофоровича), Гурьев, Нелидов, и многие другие. В составе посольства находился и Филипп Филиппович Вигель, написавший впоследствии три тома нашумевших воспоминаний. В них-то и обнаружился след Певцовой.

232

В воспоминаниях Вигеля несколько страниц посвящено пребыванию посольства в Перми, на приеме у генерал-губернатора Пермской и Вятской губернии Карла Федоровича Модераха: «Мы нашли Модераха чрезвычайно важным, что нам весьма не полюбилось… Семейство его состояло из жены и шести дочерей, двух замужних и четырех девиц; единственный сын был в военной службе в отсутствии. Генерал-губернаторша была добрая немка, которая, как нам показалось, охотно должна была ходить и на кухню, и на погреб. Старшая дочь, женщина весьма обыкновенная, была замужем за председателем Уголовной Палаты, статским советником Павлом Ивановичем Эн- гельгардтом, как бы то ни было двоюродным братом графинь Браниц- кой и Литты, княгинь Голицыной и Юсуповой, что ему было весьма не к роже. Четыре взрослые девушки были только что молоды.

Но, как алмаз вправленный в олово, так сияла посреди сего семейства вторая дочь Модераха, Софья Карловна, выданная за гатчинского генерал-лейтенанта Аггея Степановича Певцова, инспектора пехотной дивизии и шефа Екатеринбургского полка, который в том городе и стоял на квартирах. Муж поехал осматривать полки, а жену покамест отправил к родителям. Она была двадцати трех лет. Столь милого личика и столь пристойного, умного кокетства трудно было найти. От ея взоров и речей все наше отделение вдруг воспламенилось; сам ледяной Сухмелин начал таять, а бедный наш Нелидов! Он не на шутку влюбился, за то более всех полюбился… Чудесная сия женщина была вместе с тем и просвещеннейшая из всех тех, коих дотоле я видел, свободно выражаясь на иностранных языках, наслаждаясь всеми цветами литературы и в преддверии Азии, читая журналы, знала все, что происходит в Европе. Разумеется, что наш отъезд был еще отложен; нас тот же день пригласили еще на вечер…