Илья Эренбург - Дай оглянуться… Письма 1908 — 1930

Бродя, зашли в деревушку итальянского типа, на площади перед церковью играли мальчишки, вечерело. На церкви солнечные часы, стертые, на фасаде романском и издевка закатного уходящего солнца —

Вы помните нашу беседу о «бунте против Божества» — там и он смирился. Не обрел Его в себе, но покорился, как злому хозяину подыхающий пес. Мне кажется, что я начинаю примиряться с миром, но это не радость, даже не мудрость, а какая-то великая сонливость.

Вот видите, до чего дошел или, вернее, досидел Ваш ленивец?

Пишите и присылайте стихи. Получили ли мое «Представление»? [87] Стихотворный текст «Заключительное представление, или Снова в моем веселом кафе», написанный в сентябре 1915 г. и вошедший в «Стихи о канунах» (имеется в архиве Волошина).

Я весь в безысходном поиске заработка и пр<���очей> скуке. Пока ничего не выходит.

До свиданья.

155, B-d Montparnasse.

Впервые — Страницы, 99-100. Подлинник — ФВ, 22–23.

<���Из Парижа в Биарриц, сентябрь 1915>

Милый Максимилиан Александрович, сегодня получил Ваше письмо из Eze’a. С Парижем я освоился, но жить здесь теперь не очень легко.

Вести из России были ошеломляющие и перед ними душа — шатка. Сегодня газеты более спокойны о русских делах. Публика здесь томится и бедствует. Единственное, что успокаивает, это Париж (без людей), дождь и туманно.

В Ваших последних стихах о войне (Богаевскому [88] Константин Федорович Богаевский (1872–1943) — художник-феодосиец, друг Волошина. и др.) слишком много непозволительного холода. И это странно теперь как раз. Насколько более потрясают «В эти дни» и др. «Пещера нимф» мне нравится. Что еще написали?

На днях прочел в Сев<���ерных> 3<���аписках> стихи Цветаевой новые [89] В № 5–6 за 1915 г. питерского журнала «Северные Записки» были напечатаны 3 стихотворения Цветаевой 1913 года («Солнцем жилки налиты…», «Уж сколько их упало в бездну…» и «Идешь на меня похожий…»). — они очень хороши. Она бесконечно повзрослела. Где она теперь? Имели ли вести от нее?

Посылаю свое последнее стихотворение. С книгой все неопределенно. Ищу работы, пока безуспешно.

У Маревны день на день непохож — то бодра, то настоящая хворая тварь [90] Один из разделов книги «Стихи о канунах» назывался «Хворая тварь». .

На днях напишу больше. Пишите.

Впервые — Страницы, 100. Подлинник — ФВ, 25.

<���Из Парижа в Биарриц,> 27 <���сентября 1915>

Дорогой Максимилиан Александрович, отчего Вы молчите? Я посылаю Вам отсюда уже третье письмо. С Маревной очень тяжело. Она разнервничалась до крайности, никто не может с ней общаться. В здешней обстановке разыгрываются сцены, которые прямо напоминают Достоевского. Я провожу с ней полдня, к счастью, я теперь очень сдержан и у нас довольно гладко все идет. Но иногда третий кто-нибудь… Впрочем, Вы знаете все это. Во-первых, ей надо к доктору, во-вторых, конечно, деньги, хоть немного.

Я прочел статью Бор<���иса> Викт<���оровича>, которую вы прислали [91] Опубликованные в «Речи» за 30 августа (13 сентября) три новеллы В. Ропшина («Художник Брешар», «Авиация» и «Год войны»). . Это очень дурно, первая половина, о том, что думал художник, когда его убивали, — просто пошлость, вторая о рабочих Марселя и Лиона и о Belle France — глупость. Это вроде «То, чего не было» [92] Роман В. Ропшина о партии эсеров в революцию 1905 г. (1914). . Так писать вообще нельзя, а теперь как-то стыдно даже.

Столько сейчас тяжелого у каждого, что нельзя слушать ни «Echo de Paris», ни Ропшиных. Может, они все честные и милые, но Иванов, Schmidt и Durand умирают — понимаете!

Но какое счастье, что мы, русские, более всех «униженные и оскорбленные». Хоть что-то человеческое сохранилось, как искры на ветру. Чуть-чуть осмысленнее жизнь страданием.

Что Вы делаете? Пишете ли? Я жду еще Ваших стихов.

Я томлюсь. Ко всему безденежье и бесплодные поиски заработка. Книгу, кажется, издать не удастся, и это тоже печалит.

Видите, как Ленивец может скулить?

Пишите же.

Впервые — Страницы, 100–101. Подлинник — ФВ, 26–27.

<���Из Парижа в Биарриц, конец сентября 1915>

Милый Максимилиан Александрович, наконец-то получил Ваше письмо. То, о чем Вы пишете, мне понятно и очень близко. А тот, что пройдет и не тронет тлеющего льна [93] Образ из стихотворения Волошина «Усталость», посвященного Маревне (1915). — очень страшен. Вот вчера мы просидели всю ночь у Бор<���иса> Викт<���оровича>. Сначала он говорил о boche’ax [94] Боши — французское прозвище немцев. и о своей ненависти, потом читал статьи — я ругался, — а за полночь его лицо вдруг показалось безмерно старым, и сломанным голосом он заговорил о скуке: «Смерть мне уже не только не страшна, но и не важна, не достойна уважения» и встал дьявол l’Ennuie — великая Скука. Да, он не тронет тлеющего льна. Но выхода нет. От этого дьявола никакими запахами, никакими мазями не отвяжешься — ибо даже закурить папироску скучно и нельзя. А ему безмерно уютно в человечьей душе.

Умер Гурмон [95] Реми де Гурмон (1858–1915) — французский писатель, теоретик символизма. Памяти Гурмона ИЭ посвятил статью «Великий книжник» (Утро России. 1915, 28 ноября). — а он знал этого Дьявола. Я просматривал на днях книгу его заметок о войне. Как он заботился «в дни грозы» (так называется книга) о филологии. Но жалко, что с ним умирает старая Франция — и остается Мерсеро и loi Dalbiez [96] Закон Далбье ( фр. ). .

Здесь невесело на «мистическом перекрестке» [97] Видимо, на перекрестке бульваров Монпарнас и Распай. . Маревна ужасна стала, и не знаю, что с ней делать. Каждый день все более и более вижу, до чего она ребенок, даже не верится как-то. Дилевский играет ночи напролет в карты и вообще остолбенел навек. Цадкин [98] Осип Цадкин (1890–1967) — французский скульптор, выходец из России; тогдашний приятель ИЭ и Маревны. жизнерадостен, что еще ужаснее! А вокруг Маревны (а следовательно вокруг моего столика <���в Ротонде>) толпа сальных негодяев всех наций. Увы, эта нечисть заводится не только в летние дни, и дожди не убивают ее.

За предложение спасибо. Пока богат неск<���олькими> франками и надеждами. Когда и того и другого не станет, воспользуюсь.