Коллектив авторов - Черта (сборник)

В это самое время в академии произошел «бунт» молодых художников, положивший начало движению передвижников [93] Передвижники – объединение российских художников последней трети XIX в. Представляли демократическое направление в искусстве, выступали против академизма в живописи, поддерживали идеи народничества. . Группа студентов, отказавшихся выполнять дипломную работу по канонам классической живописи, пробудила интерес художественной общественности к темам, ранее казавшимся недостаточно значимыми для профессионального искусства. В их произведениях стали появляться бытовые сцены, реалистичные картины жизни городских низов и обитателей деревень.

Возможно, именно этим влиянием была обусловлена первая значимая работа начинающего скульптора. Отправляясь ежегодно на каникулы в родной Вильно, он соприкасался с тем самым народным бытом, внимание к которому пробуждало образованное позднее Товарищество передвижных выставок.

Надо сказать, что эти регулярные поездки «в родные пенаты» играли важную роль в жизни молодого художника. Он, конечно, не забывал о годах бедности, нужды и даже унижений своего виленского детства. Но вот как описывал Антокольский позднее жизнь местечковых евреев: «Теперь посмотрим на коренные еврейские достоинства жителей гетто. Первым была любовь к познанию. Был стыд и срам, если мальчик не прочел хотя бы Пятикнижие с комментарием и Пророков. Второе. Высокое уважение к раввинам, хахамам [94] Хахам – мудрец, знаток Торы. , управлявшим познанием. Третий. Семейная чистота и супружеская верность… Многие среди них были ремесленники, портные, сапожники, скорняки, их жизнь была хотя не менее трудной, но более приглядной. Они много работали, крепко спали, они улыбались».

Но вернемся к поездке домой в 1864 году. Ее результатом стал деревянный горельеф «Еврей-портной». Вероятно, это первый в русском изобразительном искусстве образ типичного жителя черты оседлости. Портной показан за работой, да и сама профессия была традиционной для жителей Черты. Настолько традиционной, что и в столицах, и в городах внутренних губерний нередко именно евреи – и только они – ассоциировались с индивидуальным пошивом одежды.

Однако портной, изображенный Антокольским, не из тех преуспевающих мастеров, к которым выстраивалась в очередь столичная публика. Это именно житель Черты, влачащий жалкое существование – либо по причине бедности своих клиентов, либо вследствие других обстоятельств, отличавших местечковую жизнь. Марк не только одел его в лохмотья, но еще и поместил в оконную раму, которая тоже разваливается. В результате у зрителя практически не оставалось сомнений в том, что кропотливая работа портного, вот это вдевание нитки в иголку, столь непростое для старческих глаз, вряд ли помогут персонажу Антокольского выбраться из бедности, в которой пребывал и сам портной, и его, вероятно многодетная, семья.

Конечно, бедностью в России никого было не удивить. Но, во-первых, тема эта не часто находила отражение в высоком искусстве. А главное, на этот раз автор явно связал нищету героя с его типажом жителя еврейского местечка. Пейсы, кипа на голове – все выдает в нем представителя еврейской патриархальной среды. Антокольский хорошо знал эту среду, он сам недавно вырвался из нее, чтобы круто изменить свою жизнь, и потому мог описать ее предельно точно, с болью и любовью.

Материал, с которым работал скульптор, был привычен для вчерашнего подмастерья резчика в виленской мастерской, но весьма необычен для академии. И выбор Антокольского был совершенно осознанным: он был убежден, что образ нищего портного, выполненный из гипса или мрамора, будет восприниматься совершенно иначе, не так, как того хотел автор. Интересно, что в следующем произведении, отражающем образы евреев, поглощенных своими занятиями, Антокольский использовал слоновую кость. Это был горельеф «Скупой», на котором персонаж, тоже на фоне оконной рамы, показан в момент пересчета денег.

Продолжения серии горельефов с изображением обитателей Черты не последовало, но от еврейской темы Антокольский не отказался, перейдя к более сложному жанру – многофигурным композициям. Первой из них должна была стать скульптурная группа «Спор о талмуде». Работа осталась незаконченной: сохранились лишь бюсты главных персонажей – евреев в кипе и в хасидской шапке. Эти, если можно так выразиться, эскизы главных героев дают специалистам основания полагать, что идея произведения была связана с темой «Литовского Иерусалима». Ведь именно там разгорались ожесточенные споры между хасидами и традиционным еврейством.

Развитие еврейской темы, хотя и под совершенно другим углом, предстает перед нами в горельефе «Нападение инквизиции на евреев». Этот сюжет уносит нас далеко и от мест Черты, и от ее времени, погружая в эпоху конца XV века, когда в Испании свирепствовала инквизиция. Испанские евреи, пытавшиеся сохранить свою идентичность в условиях преследования и нападений, продолжали тайно соблюдать иудейские традиции. Их переход в христианство носил внешний, вынужденный характер, а у себя дома, скрываясь от чужих глаз, они продолжали совершать иудейские обряды. За одним из таких обрядов – пасхальным седером – и застали марранов [95] Марранами христианское население Испании и Португалии называло евреев, принявших христианство. Подозревалось, что иногда они принимали христианство формально, продолжая тайно соблюдать иудаизм. вооруженные слуги инквизиции.

Связь этого позднесредневекового сюжета с темами, волновавшими обитателей Черты второй половины XIX века, несомненна. Перед ними также вставала проблема сохранения идентичности, верности традициям. И хотя до начала эпохи погромов оставалось более десяти лет, можно предположить, что интуитивно Антокольский чувствовал, где пройдет линия фронта в борьбе против еврейского народа и какими будут средства этой борьбы. Мы уже говорили в этой книге о том, что одной из основ для развязывания погромного движения в России стал «кровавый навет», и самые страшные погромы случались именно во время Песаха.

И марраны в Испании, и евреи в Российской империи составляли угнетаемое меньшинство. Не имея возможности изменить окружающий мир, они могли пытаться сохранить внутреннюю свободу, пусть даже ограниченную стенами своего дома. Но «Нападение инквизиции на евреев» показывает нам, как и в этот дом приходят гонители.

В творчестве Антокольского было еще несколько работ на еврейскую тематику, но все же подлинную славу ему принесли произведения, связанные с русской историей. Незадолго до окончания академии произошло событие, круто изменившее жизнь вчерашнего студента. Вот как он писал об этом в воспоминаниях: «Я заснул бедным – встал богатым; вчера был неизвестным – сегодня стал модным, знаменитым; был ничем – и сразу сделался академиком…» Такие последствия имел визит императора Александра II, специально посетившего учебное заведение, чтобы взглянуть на скульптуру восседавшего на троне Ивана Грозного, молва о которой шла по всему Петербургу. Эффект был ошеломляющим. Император, оценив достоинства работы даже в гипсе, велел отлить статую в бронзе, чтобы поместить ее в Эрмитаж, и распорядился выдать скульптору аванс в размере 4 тысяч рублей. Павел Третьяков заказал мраморную копию для своей галереи.