Коллектив авторов - Черта (сборник)

Начав с Грозного, Антокольский продолжил создавать образы, неразрывно связанные с русской историей и культурой, – Нестор-летописец, Ярослав Мудрый, покоритель Сибири Ермак принесли скульптору всемирное признание. Он выставлялся на Всемирной выставке в Париже, был награжден орденом Почетного легиона, избран членом многих зарубежных академий.

Казалось бы, все складывалось прекрасно. И тут Марк столкнулся с проблемой, которая серьезно взволновала его и не отпускала уже до конца жизни. По мере того, как росла зарубежная популярность Антокольского, отношение к нему в России становилось все более прохладным – и это несмотря на то, что скульпторов, равных ему по мастерству, не говоря уже о превосходящих, в то время в империи просто не было.

Дело же было в том, что политическая ситуация в стране менялась. Представители «охранительного» лагеря с подозрением смотрели на художника, не забывавшего о своих национальных корнях. В частности, неодобрительно была принята выставка Антокольского в 1881 году, когда многое стало меняться в судьбе российских евреев.

Впрочем, конфликт этот начался раньше, в середине 1870-х, когда из-под резца Антокольского вышла работа «Христос перед судом народов». Выбор сюжета мог бы показаться странным для человека, соблюдающего традиции иудаизма, – если не знать, что скульптуру мастеру заказала сестра императора Александра II, великая княгиня Мария Николаевна, являвшаяся также президентом Академии художеств. Она не скрывала своего замысла – приблизить таким образом художника-инородца к православию, способствовать его крещению. По словам же самого Антокольского, он пытался взглянуть на священный для христиан образ глазами человека XIX века, показать Христа «не столько богочеловеком, сколько нравственно-этическим символом». Художник увидел и воплотил Иисуса в образе реформатора, пытавшегося изменить к лучшему жизнь людей, но не понятого ими и преданного суду. Подход Антокольского к образу Христа глубокого психологичен: герой изображен исполненным внутренней силы, не пытающимся сопротивляться и рвать на себе путы, но и не сломленным, понимающим трагизм не только своего положения, но и народа, который его судит.

Недоброжелатели, однако, стали приписывать философские искания скульптора его еврейским корням. Говорили: Иисус представлен в образе еврея. Одни, как художник Крамской [96] Крамской И.Н. (1837–1887) – великий русский художник, основатель товарищества передвижников. , придирчиво разглядывали форму носа, другие обращали внимание на еще более очевидную деталь – покрытую голову Христа, что было, с их точки зрения, несомненным указанием на его еврейство. Хотя во все времена сколь-нибудь здравомыслящему человеку было трудно понять удивление по поводу того, что Иисус Христос похож на еврея.

Антокольский тяжело переживал эту драму. Нападки на него сыпались с двух сторон – многие представители еврейского сообщества критически восприняли сам факт обращения их соплеменника к образу Христа. Спустя годы скульптор писал Стасову [97] Стасов В.В. (1824–1906) – русский музыкальный и художественный критик, историк искусств, общественный деятель. Высоко ценил еврейское искусство, выступал против антисемитизма. : «Евреи думают, что я христианин, а христиане ругают меня, почему я жид; евреи упрекают, зачем я сделал “Христа”, а христиане упрекают, зачем я сделал такого “Христа”». Конфликт углублялся; антисемитские круги прибегали к самым недостойным методам. «Случайно ли, что газеты, где меня ругают, анонимно рассылаются моим друзьям, знакомым и тем, кто приобретает что-либо у меня. За что меня так преследуют? Кому я дурное сделал?» – сокрушался мастер.

Ответ мы находим в письме Антокольского Гинцбургу: «Моя вина состоит в том, что я родился евреем-скульптором, честным и среди русских. Идти прямолинейно и не сгибая спины – трудно».

Конфликт этот не утих даже после смерти Антокольского – дело доходило до споров, на каком кладбище его следует похоронить. Вопрос ставился так: «Является ли Антокольский продуктом еврейской нации или он мог родиться и вырасти только на почве русской культуры?» В напечатанной сразу по смерти скульптора брошюре «Антокольский и евреи» (Вильно, 1902) современник, претендовавший на личное близкое знакомство с художником, пытался объяснить, как из «жалкого нищего еврейчика, бегавшего в оборванном платье по грязным закоулкам еврейских кварталов Вильны, через небольшой промежуток времени вырабатывается настоящий художник, человек, живущий в Париже, имеющий свою виллу в Швейцарии, поддерживающий дружеские отношения с выдающимися представителями искусства… точно какая-то сказка». Объяснение «сказке» давалось следующее: мальчик потому и смог стать великим художником, что полностью перешел в лоно русского мира. Автор утверждал, что Антокольский бежал из родного дома, что русские люди помогли ему приехать в Петербург, устроиться в академию, снабжали его деньгами на пропитание, окружали его в качестве друзей, в то время как соплеменники подвергали критике за такое отступничество. А гроб с телом художника, по мнению автора, окружала толпа евреев-простолюдинов, не понимавших его творчества, и кучка еврейской интеллигенции, которая сама уже не имела ничего общего с истинными патриархальными традициями своего народа.

В противовес ему автор письма-опровержения, назвавший себя родственником художника, Г.М. Антокольским, возражал: «М.М. по рождению был еврей, вырос в еврейской патриархальной семье, до двадцати лет никуда от этого семейного очага не отлучался. Первую нравственную и материальную помощь получил от своих единоверцев, в петербургский период своей жизни пользовался покровительством евреев-меценатов, женился на еврейке… воспитывал своих дочерей в духе еврейской религии, старшую дочь свою выдал замуж за еврея Монтефиоре, внука знаменитого английского филантропа, всю свою жизнь с большим уважением относился к еврейским традициям и нравам, никогда не переставал черпать вдохновение из еврейской библейской и современной жизни, и умер, окруженный друзьями-евреями, оплакиваемый действительно своими единоверцами, и похоронен по обряду своей еврейской синагоги».

Автор письма утверждал также, что «только у мальчика, проведшего детство и юность в тесных кварталах Вильны и тесно соприкасавшегося с различными сторонами ничем не прикрашенной действительности, мог так всесторонне развиться талант, чтобы возвыситься до… проникновения такими глубокими типами, как «Ермак» и «Офелия», «Мефистофель» и «Христос», «Иван Грозный» и «Мученица-христианка».

Конечно, в подобных оценках нередко преобладают эмоции, но не станем забывать, что речь идет о спорах современников, остро переживавших за то, как будут воспринимать потомки наследие и саму личность великого художника.