Евгений Рыжиков - Из кабины такси

— Послушай, Белов, кто у тебя работает в следственном отделе при таком-то отделении милиции? — он назвал номер отделения, в котором я был задержан. — Так вот что, позвони туда, пожалуйста, и скажи, что с водителем такси Евгением Васильевичем Рыжиковым произошло явное недоразумение. Я знаю хорошо этого водителя и ручаюсь, что он честный, добросовестный работник.

Ответа я не расслышал, но он, видимо, был весьма обнадеживающим.

Директор положил трубку и скомандовал мне:

— Марш работать!

Не знаю, как там это дело утряслось, но только меня больше никуда не вызывали.

Итак, в Москве появилось такси. Хотя и небольшой парк, но машины требовали за собой ухода, ежедневной профилактики. Без этого таксомоторы бегали по городу грязными, несмазанными, разболтанными. Если шофер человек старательный, он кое-где с помощью шприца сделает смазку (кстати говоря, фордовские шприцы тоже часто выходили из строя).

Дальше так продолжаться не могло. И вот было решено наш гараж переделать под станцию обслуживания, по типу заграничных, где бы машины можно было мыть, смазывать и делать им мелкий ремонт.

Завезли из-за границы оборудование и приступили к строительству. Однажды нас предупредили, чтобы с линии мы возвращались в новый гараж на Золоторожском валу. Но когда после окончания смены стали туда прибывать машины, то водители увидели на въездных воротах большой замок. И только после вмешательства Моссовета нас пустили «переночевать» в недостроенный гараж.

Но здесь мы обитали недолго. Месяца через три-четыре с Золоторожского вала нас перевели на Дружниковскую улицу, и опять в недостроенный автобусный парк.

Итак, встала острая проблема постоянного гаража для такси. Я должен оговориться, что парк такси на Гороховской улице, где стояли «рено», стал именоваться вторым таксомоторным и жил он более или менее оседло, а вот первый блуждал по Москве, не имея постоянного пристанища. Наконец, в начале 1931 года на Крымской набережной началось строительство первого таксомоторного парка.

В Георгиевском же гараже открылась неплохая станция обслуживания, куда мы периодически гоняли машины на профилактику. Это уже было достижением. В то время среди таксистов ходила шутка, что одному старому таксисту завязали глаза и предложили угадывать, какой марки прошел мимо него автомобиль. И он безошибочно называл машину и парк, которому она принадлежала. Потом привязали к хвосту кошки пустую консервную банку и пустили ее перед таксистом с завязанными глазами. И что же, тот заявил, что перед ним сейчас прошла машина «форд» из первого таксомоторного парка.

…Главным бичом автомобильного транспорта были дороги. Как в самом городе, так и на шоссе, идущих к столице, было булыжное покрытие. Но беда заключалась еще и в том, что за этими дорогами не было никакого ухода. На них были огромные ухабы и рытвины, и ездить по ним было очень трудно (я уж не говорю о сохранности техники).

Наконец, было организовано управление по дорожному строительству, которое помещалось на Кузнецком мосту, дом 14. Но так как специалистов-дорожников да и машин для дорожного строительства у нас не было, решено было пригласить на эту работу американцев, с тем чтобы у них поучиться.

К нам приехали специалисты из-за рубежа и стали строить дороги. Надо прямо сказать, что строили они не очень хорошо. Потом нашим советским специалистам пришлось все переделывать, а вскоре и вообще отказаться от услуг иностранцев.

Мне, как таксисту, довелось обслуживать американских специалистов из Управления дорожного строительства. Тогда-то и произошел такой случай.

Надвигалась осень. Как говорят в народе, засентябрило. Порывистый ветер рвал пожелтевшие листья с уже наполовину обнаженных деревьев, и колючий мелкий дождик непрестанно лил с хмурого серого неба.

Я, как обычно, к девяти часам утра подал такси в Управление дорожного строительства. Ко мне вышел переводчик, мы с ним заехали в гостиницу «Савой», посадили инженера-иностранца и отправились в район станции Перловская, где велись работы по асфальтированию Ярославского шоссе.

Я работал на «форде», у которого сзади на специальном кронштейне было привернуто запасное колесо, а по бокам, для предохранения задних крыльев, находились два бампера, формой своей напоминающих стулья с провалившимися сиденьями.

Московские мальчишки иногда катались на этих бамперах, держась за колесо запаса.

Я благополучно прибыл к месту назначения, поставил машину на обочину и вышел из кабины вместе с пассажирами для того, чтобы осмотреть автомобиль. И вдруг увидел примостившегося к покрышке запаса, на бампере, цыганенка, мальчика лет десяти. На нем была драная грязная рубашка и рваные штаны. Он был бос. Дрожа от холода, мальчишка умоляющим взглядом смотрел на нас и ничего не говорил.

Я снял его с импровизированного «кресла», посадил в кабину, где теплее, и спросил, как он здесь оказался. Мальчонка, с перепугу путая русский язык с цыганским, объяснил, что прицепился, когда машина стояла, и хотел доехать до табора (в ту пору по окраинам Москвы в большом количестве кочевали цыгане), но машина ехала так быстро, что он не смог соскочить.

Переводчик все это сообщил американцу, и тот вдруг громко рассмеялся. Потом он вытащил из кармана монетку и, бросив ее цыганенку, потребовал, чтобы тот сплясал.

Мальчонка на лету поймал монетку, соскочил на свежеуложенный асфальт и принялся отбивать босыми ножками чечетку. Это было жалкое зрелище. А американец так громко смеялся, что его жирный живот трясся.

Я не утерпел, схватил цыганенка за плечо.

— Хватит, — сказал я ему, полезай в кабину и согрейся.

Мальчишку долго уговаривать не пришлось. Он, сверкнув своими черными глазенками, быстро юркнул в кабину таксомотора.

На месте работ мы пробыли не более двадцати минут. Инженер, сделав некоторые указания, вернулся к машине, и мы двинулись в обратный путь.

Цыганенок отогрелся, повеселел. Он сидел рядом со мной, и все его живое смуглое личико сияло от удовольствия. Еще бы, он впервые в жизни по-настоящему, по-человечески ехал в автомобиле!

В селе Алексеевском я высадил мальчонку, и он, шлепая босыми ногами по осенним лужам, побежал к табору.

Когда я подрулил к гостинице «Савой» и высадил американца, то переводчик мне заметил, что мистер Томпсон был очень удивлен, что мы везли с собой цыганенка.

Я задумался над этим. Ведь верно: в Америке негры, цыгане принадлежат к «низшей» расе. Но у нас-то этого нет, так что я ничего не сделал предосудительного. И тут же подумал: а над чем же так громко смеялся иностранец? Он смеялся не только над цыганенком, который за мелкую монету готов был отбить пятки об асфальт, нет, американец смеялся над нашей бедностью, отсталостью, над нашими ветхими деревянными домами, на которые он все время тыкал пальцем, когда мы проезжали мимо. Он думал: «Вот она, лапотная Россия — страна дикарей. Такой и останется».