Андреас Шлипер - Трактат Сатаны. История Дьявола, рассказанная им самим

Иногда я спрашиваю себя, каким бы я был, если бы меня создал Бог, очевидно, я стал бы совершенным Дьяволом [54], совершенным, как и все в Его Творении, но все-таки — существом с очень ограниченными возможностями. Хотя Космос возможностей бесконечен и неисчерпаем, Бог решил закладывать в каждое из своих созданий всего лишь ограниченное число возможностей, иногда всего лишь одну, можно бы и не быть таким экономным, если в твоем распоряжении находятся все ресурсы бесконечности. Но чем бы я стал, какие дела поручил бы мне Бог, какими оделил бы возможностями и для какой цели? Во всяком случае, Он указал бы мне четкое место в распорядке своего Создания, где я и должен бы пребывать, возможно, и очень долго после конца всех дней.

Наверное, я стал бы Его посланником, Его «malʹak» (так это звучит на иврите), Его «angelos» (так это будет по-гречески), который в моем случае приносил бы людям только дурные вести о смерти, страданиях и наказаниях, так как Бог всегда прилагал немало усилий, чтобы переложить ответственность за это на других. Короче говоря, я никогда бы не был свободен для себя и моих творений, ибо быть включенным Богом в Его Творение означает, в конце концов, строго и незыблемо придерживаться Его правил и заветов, если не хочешь стать непосредственным объектом Его непомерного гнева, как это уже случилось со Змеем и людьми. Но Бог меня не создавал, и потому уже никогда не узнать, каким мог бы быть Дьявол Божьей милостью, каким он должен был бы быть. А я? Я радуюсь, что осуществился собственными силами и не обязан быть вечно кому-то благодарным и обязанным;

Должен признаться, что я в те времена придумал не только вожделение, но еще и зависть, поскольку я завидовал Богу и Его Творению, и завидую до сих пор. Я расскажу сейчас о моем собственном творении, но пока скажу только то, что с той поры я очень хорошо знаю, как тяжело создавать мир, который должен не только функционировать сам по себе, но к тому же и выглядеть привлекательно, ибо в любом случае это и есть цель. О результатах моей работы можно судить по-разному, если не осознать, какая за этим кроется простая, но красивая система, однако Творение Бога было просто фантастическим, я уже об этом говорил. Будь у меня Его способности, насколько по-другому выглядело бы многое в этом мире.

Когда я появился в действительном мире, Бог уже отделил небо от земли и разделил воды, и труд этот был огромен, и невозможно себе представить, какая энергия и какая элегантность были для того необходимы, а затем на следующий день продолжить этот труд, словно накануне ничего не делалось. Это вызвало у меня огромное уважение, но и пробудило неутихающую зависть. Именно в этот момент я, очевидно, был более всего готов вступить в битву с Богом, чтобы взять у него то, в чем Он меня опередил. Но, к счастью, во время моего долгого пути сквозь Хаос я слишком утомился, чтобы немедленно напасть на Него, так что в моем распоряжении оказалось достаточно времени, чтобы подумать. Я быстро уяснил, что моя зависть будет тем больше возрастать, чем больше Он будет превосходить меня, будь это превосходство в Его достоянии или в способностях; а зависть моя была огромной с самого первого мгновения, прежде чем я получил случай лучше понять Его. Возможно, я труслив, но не тщеславен, и поэтому могу оценить свои способности, так что зависть я подавил, во всяком случае, на тот момент, я решил как следует присмотреться к Богу.

В то время я многому научился, несмотря на то, что Бог в ревности своей всячески старался скрыть от меня свои тайны. С завистью, как говорится, отправляешься на поиски достойного места в мире, с жадностью отстаиваешь это место, если оно уже обретено. В этом смысле зависть является революционным принципом, а жадность — консервативным, и так было уже в те времена, когда я пришел в действительный мир, меня позднее упрекали, что я был предводителем восстания против Бога, но это никак не соответствует действительности. Признаю, что я завистлив, но Бог был скуп, ведь он мог бы меня научить всему тому, чем Он уже владел. Вместе мы могли бы создать такие миры, которые пришли бы нам в голову, и я полностью готов был подчиниться Его руководству, никогда бы с моих уст не сорвалось бы ни единого слова критики. Я был бы первым в преклонении и восхвалении Его, я был бы Ему верным слугой, Его покорным рабом, если бы Он поделился со мной своим знанием. Но Бог был ревнив и скуп; того, что проповедовалось Его именем, а именно сочувствия и справедливости, Он сам долгое время не исповедовал; только тогда, когда было слишком поздно, Он принес жертву, в которой давно уже не было необходимости. Но об этом мы более подробно поговорим в свое время.

Я завидовал Богу и был одновременно полон жаждой деятельности. Я хотел создавать, я сам хотел попробовать, как бы все было, если трансформировать потенции в реальность и пустить их созревать, я хотел испытать ту дрожь, которая охватывает тебя, когда держишь, наконец, в руках первый продукт своего духа и собственного труда. Разве Бог не делал каждый вечер перерыв, рассматривая в минуты отдохновения плоды своего труда, поначалу испытующе и опасливо, а затем с высокой гордостью и удовлетворением: «И увидел Бог, что это хорошо». Он действительно не ожидал ничего иного, поскольку Бог в таких делах всегда был довольно самоуверен и никогда не допускал критики своих творений, но я вполне уверен, что и Ему был не чужд этот краткий миг сомнения или, по крайней мере, волнения, которое испытывает каждый, кто в первый раз осматривает плоды своих трудов. Стал бы Он в противном случае утруждать себя и осматривать их с временной дистанции и к тому же давать им оценку?

Не могу здесь не заметить, что Бог имел все основания гордиться своим Творением, своим трудом, равно как и его плодами. Однако гордость всегда не слишком далека от тщеславия, и у Бога тоже, и именно поэтому Он начал этот грандиозный труд по Сотворению мира, ибо Его понимание Самого Себя однозначно требовало, с одной стороны, не оставить мир незавершенным, поскольку такое неисполнение означало бы недостойную Бога форму скупости, а с другой, — сделать мир божественным и богоподобным, ибо только лучшее формально и материально может выразить всемогущество Творца. Кто желает, тот может и здесь разглядеть некую форму страсти, наличие которой на первых порах могло остаться незаметным, но если Он мог быть разгневанным и скупым, что мы уже наблюдали, то почему бы не страстным? Понятно, что я не хочу больше высказываться по этому вопросу, воистину, хватит об этом.

Итак, я не отдался зависти, и не бросился сразу же в атаку на Бога и… не победил Его, а сначала решил в тишине и спокойствии понаблюдать за Ним. Его способности были воистину впечатляющими, я готов снова и снова это повторять. Чем дольше я, однако, наблюдал за Ним, тем яснее мне становилось, что Его Творение свершалось по определенному принципу, а именно: каждую вещь Он создавал лишь в одном единственном экземпляре, и хотя каждая вещь была совершенна и безупречна, но сама по себе оставалась единственной и, в конце концов, одинокой, но это Богу не мешало, ведь Он тогда тоже был единственным и одиноким. В системе его Творения была одна амфибия, одна-единственная корова, одна-единственная летучая мышь, одна-единственная фисташковая пальма — было все, что только можно себе представить, но только в одном-единственном экземпляре. Были также один-единственный паровой двигатель и один-единственный бульонный кубик, одна-единственная атомная электростанция и один-единственный губной карандаш, все имело высшую степень совершенства и красоты, но даже если нам об этом еще не было известно, Бог давно уже духом Своим сотворил эти вещи и еще много чего другого, о чем я не могу говорить, и что Он держит сокрытым от взора людей, поскольку в этом у них пока не было потребности, но Господь загодя уже придумал все это, поскольку так Ему хотелось. Чтобы создавать совершенство, требуются огромные усилия, и под конец Бог был настолько утомлен, что Ему уже на седьмой день потребовался отдых; Он смог только благословить свои создания и призвать их плодиться и размножаться, а затем какое-то время Бога не было видно и слышно.