Юрий Власов - Женевский счет

Бедой Романовых была финансовая зависимость от иностранного капитала, в частности могущественного семейства Ротшильд, которое еще со времен Николая Первого предоставляло России крупные займы.

Оставалось три года до вступления Николая на престол, когда английская ветвь Ротшильдов ответила решительным отказом на просьбу его отца, Александра Третьего, о займе.

Николай не мог не знать об этом — и унижении, и искусственном создании финансово-экономических трудностей для его страны.

Все это укладывалось в схему неприятия еврейского элемента в государственной жизни России, подкрепляя традиционное дворянское отношение к евреям [120] Графиня Мария Клейнмихель (урожденная графиня Келлер) в воспоминаниях «Из потонувшего мира» писала: «Избранный председателем комиссии по еврейскому вопросу граф Пален начал следующими словами доклад Александру Третьему: „Ваше величество, евреи всегда обращались с нами так, как евреи обращаются с христианами, но христиане никогда не относились к евреям по-христиански“». — «Русское прошлое» (исторические сборники). Пг.—М., «Петроград», 1923, № 4. Кстати, воспоминания графиня написала почти 80 лет от роду. В Петербурге ее считали главой «германской партии». .

Ленину искать — и не найти более удобных соперников в борьбе за власть: Романовы, ослепленные богоидеей самодержавия и доведшие Россию до исступления и гнева, и Александр Федорович — шут российской демократии, которая впервые вступала на сцену российской государственности. Судьбе было угодно, дабы это «вступление» происходило именно в образе Керенского, и, пожалуй, это не случайно.

Россия была обречена на большевизм и самоистребление. Уровень сознания народа, все беспросветно тяжкое прошлое делали это неизбежным.

Властелин. За ним идея монархии.

Шут. За ним идея демократии.

Диктатор. За ним идея коммунизма и обещание черной крови.

А все прочие силы, участвовавшие в столкновении, являлись лишь производными от этих, главных, или умещались между ними.

Черная кровь во искупление светлой идеи…

Государь был искренне убежден в единственной правильности своей позиции. В его представлении именно самодержавие обеспечивало до сих пор сплоченность русского народа, расширение империи, развитие сельского хозяйства, наук, ремесел. Последний российский самодержец служил этой идее. Подняться вровень с грозными испытаниями ему не было дано, и «пал без славы орел двуглавый». За эту идею российской государственности (как он ее понимал — священная идея и наследие тысячелетия) и принял Николай Второй мученическую смерть, отдав не только свою кровь, но и кровь жены, и кровь своих еще совсем юных детей.

Потоком лилась кровь.

Через кровь всех нечистых во имя коммунизма!

Ленин! Партия!

Я не задавался целью дотошно изучать быт, пристрастия и привычки последнего русского самодержца, но кое-что память сама пила. Привожу это «кое-что», совершенно не притязая на какую-либо полноту и стройность изложения. Это, так сказать, беглый и поверхностный взгляд, скорее даже мимолетный.

Из придворного словаря: «царствующий монарх», «высочайшее повеление», «всеподданнейший доклад», «высочайше утвержден», «имел счастие видеть государя», «Их (Его) величество удостоил меня разговором (почтил доверием)», «я имел честь доложить», «всемилостивейший государь соизволил», «Его величество выразил нам недоверие», «правительство Его величества»…

Подписи государя императора на государственных документах непременно покрывались специальным лаком — на вечные времена.

Когда Николай Второй хотел прервать беседу, он обычно говорил: «Я это знаю». Когда соглашался, часто говорил: «Разделяю ваше мнение». Или: «Есть сведения, и я спрашиваю вас».

Если что-то ему претило в человеке, становился «глухим, как стена». На возражения придворных не говорил «нет», а — «мы так хотим», «мы можем принимать кого хотим».

Распутин проник в царскую семью через дядю царя — «длинного Николашу» (великого князя Николая Николаевича).

Николай Второй не умел спорить, поэтому делал вид, будто соглашается, а после поступал по-своему. Это раздражало многих сановников и министров и порождало легенды о легкомыслии, ветрености и ненадежности царя.

У последнего самодержца не было личного секретаря, у него был камердинер, которому он доверял и некоторые секретарские обязанности (по мелочам), а так все делал сам. У Александры Федоровны обязанности личного секретаря исполнял Ростовцев — внук того Ростовцева, который предал декабристов и после верно служил царю Николаю Павловичу.

Сразу встав с постели, Николай Второй имел обыкновение накидывать халат. Одевался без помощи слуг. В быту был прост, с прислугой обращался как с близкими людьми, каждого звал по имени-отчеству. Обыкновенно не говорил ни по-французски, ни по-немецки, хотя владел этими языками безукоризненно. Так, иногда бросит две-три французские фразы. По-немецки же — ни звука, и не только он, но и вся семья. Этим они как бы отгораживались от своего германского происхождения, давали понять, что это происхождение ничего не значит, а они русские и служат только России.

В обращении последний русский самодержец был прост, без церемоний, хотя и не выносил даже намека на фамильярность. При неловкостях мучительно краснел. Его отличали хорошие манеры, врожденная непринужденность. Он располагал к себе. Говорил низким басом — это от отца, огромного Александра Александровича. Обожал охоту, знал толк в лошадях, в ссылке прочел многое из русской классики. Ценил шутку и умел смеяться. А как увлекался фотографией!

За трапезой не были приняты разговоры о делах, это почиталось нарушением этикета, дурным тоном. Еда — это отдых, радость, смех. Командиры царскосельских частей по воскресеньям приглашались к высочайшему завтраку во дворец. Царь любил русскую одежду и часто ходил в простых рубашках, подпоясанных ремешком или шнуром. Любил слушать русские песни. Знал их.

По сторонним наблюдениям, Александра Федоровна оказывала больше влияния на мужа-императора, чем он на нее. В ряде случаев это имело роковые последствия.

Когда Николай Второй покидал столицу, Александра Федоровна стремилась регентствовать.

«Союз русского народа», как и другие монархические организации, имел сношения непосредственно с царем, минуя министра внутренних дел, что было совершенно необычно.

Николая Второго отличала феноменальная, в отдельных проявлениях просто нечеловеческая память. В быту был скромен, любил простую одежду, даже с заплатами (это тоже от отца, царя Александра Третьего). Был отзывчив на добро и ласков, по характеру — спокойный, уравновешенный, ни разу никто не слышал, чтобы он повысил голос. А вот сразу после отречения был долго «очень печален» — так показал на допросах бывший дворцовый комендант Воейков.