Ярослав Соколов - Вызов принят. Невероятные истории спасения, рассказанные российскими врачами

Если ещё немного поблестеть интеллектом, копнуть дальше и перейти на другой уровень вербализации (кому он интересен), можно поговорить и о более глубоких различиях. И творчество, и медитативные практики есть способы самореализации и развития духовного аспекта личности. Который является её внутренним стержнем и одновременно линией энергетической связи с внешним миром, обеспечивающей коннект с ноосферой и высшими духовными планами. В состоянии активного творчества человек пропускает через свой эмоциональный интеллект поток жизни и преобразует его, сверяясь со своим внутренним камертоном, своим ощущением гармонии. Да, здесь можно в некотором смысле говорить об изменённом (по отношению к обычному статусу) состоянии сознания, понимая под этим мобилизацию всех внутренних ресурсов личности и открытие новых каналов восприятия. Говоря простым человеческим языком, это творческое вдохновение, озарение, инсайт.

Психические заболевания – тоже в определённом роде изменённое состояние сознания, но здесь «изменённое» значит лишь «искажённое». Ни о каком расширении сознания или создании новых линков здесь говорить неуместно. Absolutely no. Ментальная и эмоциональная сферы личности больного разрушаются, а не развиваются. Это приводит и к закупориванию тех «артерий», по которым к ним поступала энергия от сердца личности, её духовного тела. Что, понятно, ведёт лишь к их дальнейшей деградации и деструкции. И окончательному дисконнекту в итоге.

Так что процессы художественного, творческого постижения и преобразования мира и клиника психических патологий имеют два кардинальных отличия – они происходят на принципиально разных уровнях бытия личности и их векторы диаметрально противоположны. Если творчество направлено на достижение гармонии, то психические болезни ведут лишь к вялотекущему росту энтропии. Лично я так это вижу».

«Хочу поделиться своим частным опытом, который в силу обстоятельств мне довелось получить в далёкой юности, – говорит Алексей Николаевич Р., искусствовед. – В моё время у молодых людей, в той или иной мере испорченных интеллектом, обычно не возникало ни малейшего желания отправляться служить в армию по призыву. Я не был исключением, и терять два года лучшей поры жизни ради того, чтобы месить грязь на строительстве какой-нибудь генеральской дачи, совершенно не собирался.

СЛУЖИТЬ ОТЕЧЕСТВУ В 90-Е БЫЛО НЕ ПРИНЯТО.

А ОТКОСИТЬ ОТ АРМИИ ВОСПРИНИМАЛОСЬ

СКОРЕЕ КАК ДОБЛЕСТЬ,

УМЕНИЕ ОБОЙТИ НАВЯЗАННЫЕ РАМКИ И ЗАКОНЫ.

Войны, когда моя служба действительно была бы нужна отечеству, в обозримом будущем вроде бы не намечалось, так что совесть моя была чиста и спокойна. Если бы это происходило в наше время, где и армия, и международная обстановка совсем другие, да и призыв всего лишь на один год, думаю, я бы не отказался послужить. Но сейчас речь не об этом. В те годы откосить от армии считалось даже своеобразной доблестью (если, конечно, вопрос не решался банальной взяткой). Тогда это означало пойти против общего течения, не уподобляться безропотному стаду, которое пастухи кнутами загоняют в загон, а приложить волю и находчивость, чтобы самому решить свою судьбу. Это не каждому было по плечу.

По отзывам тех, кто уже имел дело с призывной комиссией, существовало несколько реальных возможностей получить «белый билет». Мой выбор пал на психиатрию – это считалось наиболее трудным, но в тоже время и наиболее надежным вариантом. Среди многочисленных диагнозов я предпочёл шизофрению, как мне казалось, стопроцентно гарантирующую нужный результат. Купив на книжных развалах несколько учебников по психиатрии, я приступил к тщательному штудированию симптомов избранной для себя болезни.

Некоторые учебники, честно говоря, было даже забавно читать. Особенно, когда среди признаков шизофрении встречались, например, «проявление интереса к философии, религии, этике, космологии», а также «склонность к фантазированию и интерес к уединённым занятиям, таким как чтение, прослушивание музыки, коллекционирование». Уму непостижимо, но это так и есть, абсолютно серьёзно. И в описаниях ряда психических расстройств можно встретить смешение реальной симптоматики с явлениями, которые к ним не имеют решительно никакого отношения. Не учебник, а просто пыльная кладовка, куда скидывают всяческий хлам – в комнате мешает, но выбросить жалко, вдруг пригодится. Не удивлюсь, если по таким учебникам до сих пор учат студентов. А при подобной сомнительной классификации вполне реально и не разглядеть за редкими деревьями настоящего леса.

Итак, усвоив все необходимые теоретические знания, я начал прорабатывать конкретную легенду, которую позже должен был представить на суд психиатров. Но это было лишь половиной дела, самая сложная часть моего гениального плана заключалась в том, чтобы создать максимально достоверный образ и сыграть свою роль так, чтобы для любого специалиста он выглядел однозначным. Бытовала такая легенда, что психиатры обладают своими секретными методами и обмануть их практически невозможно. Именно в силу этого я особенно усердно трудился над проработкой образа.

Только когда всё, на мой взгляд, было готово, я решил действовать. Не дожидаясь очередного призыва и направления на медкомиссию, я предпочёл самостоятельно обратиться в психоневрологический диспансер. Так это выглядело более натурально, не вызывало ненужных ассоциаций с призывом и подозрений в симуляции. Помню, я очень волновался, надел какую-то не слишком опрятную потрёпанную одежду, на нос нацепил очки в толстой оправе, перевязанные изолентой, и долго тренировался перед зеркалом.

К моему удивлению, всё прошло как по нотам. А когда врач узнала, что, кроме всего прочего, я ещё пишу стихи и рисую, она выписала мне направление даже не в обычную психиатрическую больницу, а в клинику НИИ психиатрии, которая считалась элитарным медучреждением. Я был очень доволен собой, да к тому же приобрёл то, чего мне, пожалуй, до этого не хватало – определённую долю уверенности в своих силах, убедившись, что психиатр, несмотря на то, что он профессионал, остаётся таким же человеком, а любого человека при желании можно провести.

В клинике всё повторилось, и психиатр, который меня курировал, легко проглотил тщательно приготовленную и хорошо приправленную специями легенду. Когда же он узнал о моих творческих увлечениях, то очень и очень растрогался. Оказалось, что мой лечащий врач как раз в это время писал кандидатскую диссертацию по творчеству душевнобольных. Что называется, на ловца и зверь бежит – а Васька слушает, да ест. Поскольку в живописи я был большим поклонником творчества Эдварда Мунка, а из поэтов весьма почитал Осипа Мандельштама, мне не составило большого труда подобрать из своих произведений несколько откровенно заумных. Их я и представил заинтересованному вниманию моего психиатра. Он остался весьма доволен – рассматривая мои шедевры, долго причмокивал языком, как кот у миски сметаны, носился вокруг них, расставлял то здесь, то там, при этом весьма странно и даже как-то плотоядно улыбаясь, так что со стороны, наверное, можно было бы усомниться, кто из нас двоих пациент.