Чекисты на скамье подсудимых. Сборник статей

Областная партийная организация также внесла свой весомый вклад в кампанию по укреплению судостроительной промышленности, публично заявив на областной партийной конференции о чрезвычайных недостатках в работе обоих судостроительных заводов, № 200 и № 198, в первую очередь — о «вражеском саботаже» на заводе № 200, который привел к взрыву котлов, в результате чего имелись погибшие и раненые, а также стал причиной производственного брака и падения трудовой морали [1393]. Месяц спустя, 22 июня 1938 г., бюро Николаевского обкома КП(б) приняло постановление, заклеймившее плачевное техническое, организационное, идеологическое и политическое состояние завода и руководства завода № 200. В заключительной части постановления говорилось о том, что «завод стал на антигосударственный путь невыполнения задания правительства и партии в вопросе создания мощного военного флота для страны» [1394]. В начале июля 1938 г. «Южная правда» опубликовала речь Председателя Президиума Верховного Совета СССР М.И. Калинина «За большой советский морской флот», которую тот произнес 19 июня 1938 г. перед рабочими, инженерно-техническими работниками и служащими ленинградского завода им. Орджоникидзе. В своей речи Калинин потребовал строить морские суда как можно скорее, как можно дешевле и с максимальным качеством. Советская страна, заявил Калинин, находится в состоянии острой конкуренции с капиталистическими странами, и в этой борьбе необходимо победить. Определенным контрапунктом к выступлениям Карамышева прозвучало заявление Калинина о том, что «все недостатки хотят взвалить на вредителей». Напротив, Калинин потребовал решительной самокритики [1395].

На этом фоне Карамьппев представал уже не как подчиненный, действия которого определялись вышестоящей инстанцией, а как активнейший участник кампании по строительству военно-морского флота, важность которой в отношении Николаева была дополнительно засвидетельствована в середине июля 1938 г. визитом наркома внутренних дел Украины Успенского, телеграммой заместителя наркома внутренних дел СССР Фриновского и визитом первого заместителя наркома оборонной промышленности СССР Тевосяна. Пожар, случившийся на судостроительном заводе в начале августа 1938 г., стал для Карамышева настоящим ударом, который он и его аппарат попытались компенсировать привычными «чекистскими» методами с большим рвением.

В ходе судебных процессов над чекистами также выяснилось, что вопреки внешнеполитическим моментам, превалировавшим в идеологической кампании, развернутой вокруг военно-морского флота, Карамышева интересовали почти исключительно местные проблемы, и он, в тесном симбиозе и сотрудничестве с партийным руководством области [1396], при мощной поддержке республиканского руководства госбезопасности и партии, а также прокуратуры боролся с «внутренними врагами» и активно использовал для этого предоставленную ему свободу действий. Уверенной рукой он всегда интерпретировал в нужную для себя сторону расплывчато сформулированные приказы Москвы. Практически исключается, что Карамьппев мог позволить себе, как он утверждал задним числом, какие-либо «либеральные» отклонения от жесткой линии, диктовавшейся из Киева наркомом Успенским. Конечно же, следует проверить показания Карамышева, согласно которым он арестовал в 5–6, а то и в 10 раз меньше людей, чем в других областях, но и здесь существуют серьезные сомнения [1397].

Осужденные сотрудники Секретно-политического отдела УНКВД во главе с Трушкиным действовали с не меньшим энтузиазмом, чем Карамьппев, но уже на уровне непосредственного выявления и уничтожения «врагов». Едва ли возможно охарактеризовать этих чекистов, включая Карамышева, как ordinary теп. Хотя они были малообразованными выходцами из социальных низов, фактически именно эти люди являлись выдающимся элементом советского общества и именно так они воспринимали сами себя. Они превосходно уживались с системой, продуктом которой они были и внутри которой они сделали головокружительную карьеру. Эта система в период Большого террора вновь предложила сторонникам крайних мер и карьеристам из числа чекистов большое поле для деятельности. Осужденные сотрудники госбезопасности УНКВД по Николаевской области ничего не имели против пыток и фальсификации документов в интересах «облегчения» и «ускорения» своей работы, но не были садистами, действовавшими в своих личных интересах. Их преступления нельзя также документально обосновать чрезвычайно высоким градусом идеологизации. Скорее, они действовали в условиях чрезвычайно перегретой атмосферы беспощадной насильственной стабилизации потрясений, вызванных сталинской перестройкой экономики и общества.

По причине колоссального прироста мощи и возложенных на них общественно-политических и экономических задач, органы государственной безопасности неминуемо должны были рано или поздно оказаться между молотом и наковальней. Требования, обращенные к промышленным предприятиям г. Николаева, были перегружены необоснованными ожиданиями, в то время как технические и организационные возможности были крайне ограниченными, а кадры специалистов — редкими. На производстве не хватало материалов, отсутствовали требуемые специалисты, имевшееся сырье было плохого качества, организация трудового процесса носила хаотический характер [1398]. Решение проблемы по версии местного управления НКВД — стабилизировать ситуацию с помощью арестов и запугивания, приписывая рабочим и инженерам активный и сознательный саботаж, принесло лишь весьма скромный успех, хотя чекисты таким образом и смогли застраховаться от возможных обвинений в халатности. Пожар на судостроительном заводе № 200 летом 1938 г. был не только огромным фиаско николаевских чекистов, а в первую очередь являлся символом плачевного провала государственной политики, направленной на то, чтобы решать насущные проблемы общества и экономики с помощью органов госбезопасности и милиции.

Чекисты и сотрудники милиции привлекались к уголовной ответственности в 19391941гг. отнюдь не по политическим обвинениям в троцкизме. Напротив, их систематически подвергали дисциплинарным наказаниям, переводили на другую работу, увольняли и судили по обвинениям в совершении должностных преступлений, а именно в «нарушении социалистической законности», что являлось знаменательным выражением смены параДИГМЫ мотивов репрессий. После «успешного» поголовного политического и физического уничтожения всяческой организованной оппозиции и любого духа критики изменилась сама цель существования советской политической полиции и, отчасти, милиции. Из инструмента политической борьбы сталинистов, этой наиболее сильной фракции коммунистической партии, направленного против троцкистов, бухаринцев, зиновьевцев и прочих нелояльных групп и лиц, они превратились в инструмент защиты государства. Это принципиальное изменение отобразилось даже в названии политической полиции, которая в 1941 г. стала именоваться Народным комиссариатом государственной безопасности.