Чекисты на скамье подсудимых. Сборник статей

Теперь о различиях. Главным отличием от Большого террора было содержательное наполнение кампании. Чекистов осуждали за служебные преступления. Это главное обвинение, выдвинутое в их адрес со стороны советского государства, заменило, начиная примерно с осени 1938 г., обвинения политического свойства — как правило, в троцкизме, которые практически всегда использовались в случае осуждения чекистов и других представителей партийно-государственных элит. Соответственно «политические» статьи УК отступили на задний план. Если сформулировать более абстрактно, то теперь на первом месте у элит должна была находиться не политическая «правоверность», а лояльность по отношению к советскому государству. Ритуальное обвинение в троцкизме (или правом уклоне), доведенное в 1936–1938 гг. до абсурда и лишенное смысла, было теперь заменено (и, очевидно, не только в случае с чекистами) более рациональной карательной практикой, главным ориентиром для которой выступали интересы советской государственности. Тем самым были усилены тенденции, уже наблюдавшиеся в ходе Большого террора в рамках массовых репрессий, когда обвинения политического свойства и соответствующие статьи УК зачастую использовались скорее в качестве вспомогательного средства, с помощью которого следствие стремилось гарантировать осуждение [1374].

Это изменение карательной политики таило в себе существенные преимущества как для следователей УНКВД по Николаевской области и республиканского аппарата НКВД, так и для юристов из состава войск НКВД Киевского особого военного округа, задействованных в кампании по наказанию «перегибщиков». Теперь им не нужно было прилагать усилия для того, чтобы доказать участие чекистов в мифической троцкистской организации, чтобы лишь потом, попутно и как бы между делом, наказать их за должностные преступления. Теперь они могли сразу же начинать с уличения подследственных в пытках, фальсификации материалов следствия, коррупции и нарушении приказов. Это было тем легче сделать после Большого террора, чем больше перед этим власть терпела и даже поощряла должностные преступления — теперь же государственное и партийное руководство вдруг стало требовать за них наказания как за недопустимые эксцессы. То, что предварительно следствие и сами рассмотренные судебные процессы в Николаеве оставляют впечатление относительно «чистых» формально-юридических процедур, объясняется именно отпадением фиктивных «политических» пунктов обвинения, а также предварительным отбором в качестве «козлов отпущения» наиболее запятнавших себя сотрудников госбезопасности.

Менее позитивной оценки заслуживает то, что следственные комиссии, а потом и сами следователи рекрутировались из личного состава того же самого учреждения, которое они должны были подвергнуть проверке. В случае с ними речь не шла о профессиональных юристах. Возможно, за этим обстоятельством скрывалось стремление более удобно манипулировать кампанией по восстановлению «социалистической законности» для достижения целей, намеченных в интересах государства.

Однако непосредственное тесное участие сотрудников НКВД в чистке собственных рядов не было призвано защитить НКВД от «нападок». Напротив, это можно трактовать как важную программную часть кампании по восстановлению «социалистической законности». Очевидно, на фоне возвращения московскому центру карательной компетенции, делегированной ранее периферии, следствие и судебные процессы в Николаеве играли важную дидактическо-воспитательную роль.

Таким образом, концепция широкомасштабной бериевской чистки сводилась к следующему: НКВД должен был «сам себя высечь» под руководством и надзором политического центра в Москве и военной прокуратуры. Сначала были образованы внутренние следственные комиссии НКВД, задачей которых, было «вскрыть» общие проявления нарушений социалистической законности аппаратом и показательно выявить из общей массы чекистов главных «козлищ», в том числе занимавших высокие должностные посты. Речь здесь, без всякого сомнения, шла о предварительной селекции и показательности наказания, которое должно было оказать на «органы» воздействие требуемого диапазона. Об этом свидетельствует то, что другие высокопоставленные сотрудники НКВД, в отношении которых имелись материалы, изобличавшие их в пытках, издевательствах и т. п., не были арестованы и судимы. Их лишь понизили в должности, перевели на новое место работы или уволили, как это было в случае с бывшим заместителем начальника УНКВД по Николаевской области А.Ф. Поясовым или бывшим начальником УНКВД по Николаевской области И.Б. Фишером, уволенным еще в марте 1938 г. Параллельно тема должностных преступлений в обязательном порядке обсуждалась на собраниях сотрудников управлений НКВД, проходивших в каждой области с участием представителей партии и прокуратуры.

После этого на местах были проведены «полуоткрытые» судебные процессы с участием большого количества свидетелей из числа партийно-советских и функциональных элит, аппарата НКВД и малочисленных свидетелей — представителей простого населения. Местом проведения процессов сознательно выбиралось здание (или клуб) областного управления или даже районных отделений НКВД. Их целью была критика прежнего стиля работы на конкретных примерах, а также выработка будущих методов деятельности органов госбезопасности. Помимо этого, предполагалось, что выступавшие на процессах свидетели из числа элит и простого населения, а также бывшие жертвы массовых операций НКВД, полностью очищенные от прежних обвинений, послужат для общества неформальным источником информации о том, что сотрудники НКВД, виновные в массовых репрессиях прошлых лет и обманувшие партию и государство, теперь выявляются и наказываются партией и государством. Триумфальный прием, устроенный освобожденным инженерам и техникам на судостроительном заводе в Николаеве их коллегами, косвенно подтверждает успех этого концепта в рамках всего Советского Союза. Помимо судебных процессов, многие сотрудники НКВД получили выговоры и взыскания, были переведены на другие должности и даже уволены из органов по обвинениям в должностных проступках, связанных с нарушением «социалистической законности» [1375].

Дидактическая функция кампании по восстановлению соцзаконности была ограничена рамками, установленными Москвой. Она не повлекла за собой массового освобождения уже осужденных жертв «кулацкой» и «национальных» операций НКВД, равно как и уже осужденных представителей советских элит. Речь может идти лишь об отдельных освобождениях [1376]. Главное счастье выпало на долю тех арестованных, по делам которых еще не было завершено следствие или вынесенный приговор еще не был приведен в исполнение. По причине своего неофициального характера кампания по восстановлению «социалистической законности» никоим образом не нашла своего отражения в прессе.