Чекисты на скамье подсудимых. Сборник статей

Все это можно также трактовать следующим образом: московский центр провел кампанию по восстановлению «социалистической законности» и связанный с ней поворот в карательной политике с позиции сильного, в интересах консолидации и укрепления системы, не страшась внутренней конкуренции. В пользу этого предположения говорят относительно большие масштабы акции по освобождению «врагов народа» — людей, которые до 17 ноября 1938 г. расценивались как в высшей степени опасные элементы.

Для осужденных чекистов падение с вершин служебной лестницы было психологически очень тяжелым. Все они без исключения были верными сталинистами, которые, по их собственному мнению, сделали все возможное для достижения целей режима. Их же собственная цель в ходе судебных процессов сводилась к тому, чтобы доказать свою политическую и моральную лояльность по отношению к власти, — что они и делали, в отличие от нацистов на Нюрнбергском трибунале, громко и с большим пылом. Они не могли и не хотели ставить под сомнение сталинский режим.

Исходя из этой перспективы, чекисты с полным правом могли настаивать на том, что они стали жертвой внезапного изменения политики государства, которое успешно использовало их в качестве «козлов отпущения», наказав за свои собственные «грехи». В своем восприятии, которое в целом отвечало действительности, чекисты всегда делали то, что от них требовалось, и даже если при этом допустили «пару ошибок», то полагали, что ошибки легко поддаются исправлению и не заслуживают наказания. В таких условиях не было необходимости демонстрировать раскаяние за совершенные преступления. Поэтому тема преступного приказа как основания их действий (Befehlsnotstand), в отличие от нацистских преступников, играла в защитной стратегии подсудимых сотрудников органов НКВД лишь второстепенную роль. Не возникает впечатления, что они нарушали закон исключительно под давлением начальства, в слепом послушании, руководствуясь конформизмом, или стадным чувством, или из страха, и что при этом они переступили через сомнения или моральные убеждения. Чекистов мало интересовала законность приказов и директив, поскольку эти преступные приказы скорее были им близки и понятны [1380], и о моральных сомнениях здесь также не было речи. Эти приказы для них были узаконены авторитетом высших партийносоветских органов, или, если говорить словами Ханны Арендт, воля политического руководства имела решающее значение для определения правомерности или противозаконности действия [1381].

Но с юридической точки зрения невозможно освободить чекистов от ответственности за совершенные преступления. За редким исключением ни во время, ни после Большого террора они не задумались о преступной стороне своих деяний, как не задумывались они о том, что их кумиры в Киеве и Москве также действовали незаконно и преступно [1382].

Падение чекистов, что подтверждает и николаевский случай, было особенно глубоким также потому, что НКВД в годы Большого террора стал играть, по меньшей мере в этой украинской области, роль ключевого учреждения. В результате политическая полиция все с большим рвением брала на себя, наряду с социальными задачами, задачи по поддержанию функционирования наиболее важных отраслей народного хозяйства. В Николаеве УНКВД во главе с Карамышевым усиленно контролировало судостроительные заводы и своими специфическими методами боролось с дезорганизацией производства, коррупцией и халтурой, которые, без сомнения, получили здесь широкое распространение [1384]. При этом Карамышев действовал не по принуждению и не только под давлением из Киева и Москвы, но главным образом по собственной инициативе и с большим рвением. Он был тем, кто плечом к плечу со Старыгиным, новым первым секретарем Николаевского обкома КП(б)У, молодым и идеологически подкованным, обвинял на VI партийной городской и на партийной областной конференциях, состоявшихся в мае 1938 г., различные партийные организации области, в первую очередь заводские. Ссылаясь на Сталина, Карамышев потребовал настоящей большевистской бдительности и непримиримости к врагу. При этом он отчитал обком КП(б)У и государственные структуры — публично и даже с упоминанием конкретных имен — за провалы в области экономики (промышленность и торговля) и народного образования. Резкой критике подвергся второй секретарь Николаевского обкома КП(б)У Д.Х. Деревянченко, который, как считал Карамышев, уделил недостаточное внимание кампании по критике и самокритике в оргбюро ЦК КП(б)У по Николаевской области. Карамышев публично скомпрометировал начальника корпусного цеха завода № 200 Л.П. Фомина, заступившегося за бывшего директора завода Ф.Я. Плетнева [1385]. После этого на первой областной партийной конференции Николаевской области, состоявшейся 24–29 мая 1938 г., Карамышев был избран членом обкома КП(б)У и его оргбюро. В газетах его имя упоминалось сразу же вслед за именами трех секретарей обкома партии [1386]. В конечном итоге 25 июня 1938 г. Карамышев был избран депутатом Верховного Совета УССР и за заслуги перед партией и государством награжден орденом Ленина [1387].

Однако Карамышев этим не ограничился. Весной 1938 г. он фактически возглавил в Николаевской области кампанию по укреплению судостроительной отрасли, начатую по указанию Москвы. Старт этой кампании в Николаеве дала статья под названием «Навести большевистский порядок на водном транспорте», опубликованная в газете «Южная Правда» в конце марта 1938 г. [1388]В течение месяца, с конца мая и по конец июня 1938 г., в местной прессе были напечатаны пять больших статей Карамышева, каждая из которых занимала около трети газетной полосы. На работе и в публичных выступлениях на партийных конференциях и страницах газет Карамышев преподносил себя как самого настоящего «ястреба», каждый раз заклинавшего всех угрозой «деятельности иностранных фашистских разведок и их троцкистско-бухаринской, буржуазно-националистической и прочей агентуры», инструментом которой служили бесчисленные саботажники [1389].

Его многочисленные выступления на страницах газеты «Южная правда» получили недвусмысленную поддержку на высоком «московском» уровне. Карамышев заявлял: «Отдел печати ЦК партии одобрительно отзывался о моем участии в печати, и даже предложил написанное мною издать отдельной брошюрой» [1390].

Его статьи сопровождались резолюциями и призывами собраний рабочих соответствующих заводов, которые перед лицом грозящей опасности обещали трудиться еще лучше и еще больше [1391]. Эти обещания не в последнюю очередь были результатом выступлений Карамышева на массовых собраниях трудовых коллективов [1392].