Чекисты на скамье подсудимых. Сборник статей

Какие особенности организации массовых убийств, психологии убийц мы можем увидеть в архивных документах? Прежде всего, решающее значение имела цепочка приказов: Сталин-Ежов-Успенский-Кораблев-Жабрев. Именно они определяли ход уничтожения сотен тысяч людей. Специально отметим, что Сталин довольно долго присматривался к Ежову и готовил его к проведению Большого террора. Ежов внимательно относился к отбору и распределению высокопоставленных офицеров НКВД на ключевые посты в республиканских и даже областных управлениях.

Так, Кораблев и П. Карамышев (начальник Николаевского УНКВД) были присланы в Украину Ежовым. Начальником Полтавского УНКВД Ежов назначил А. Волкова (незадолго перед этим выпущенного из-под ареста). По свидетельству Успенского, Ежов «изображал» А. Волкова как пример объективного подхода к людям, а тот, напуганный арестом, был готов выполнять любые приказы. В то же время Кораблева по предыдущей службе знал заместитель Успенского А. Яралянц, а Успенский говорил, что Волков «свой человек». Яралянц знал и Запутряева по работе в Ленинграде, оценивая его как «посредственного работник^». Но Кораблев продвигал его вследствие личных связей [1573]. Несомненно, что все начальники областных УНКВД были представлены Ежову в Киеве в феврале 1938 г. В той или иной степени они были преданы ЦК компартии, Сталину и Ежову, готовы были выполнять любые приказы.

Личные знакомства были важной частью корпоративной культуры и этики в органах советской госбезопасности, которые с самого начала существования являлись тайной политической полицией вождей коммунистического режима. Они предоставляли большие возможности сделать карьеру в областях, где жестокость и насилие поощрялись. Руководители компартии постоянно заявляли о том, что каждый коммунист должен быть чекистом. При этом осуществлялся тщательный отбор сотрудников для работы в органах госбезопасности, работали мандатные комиссии старых партийцев для отбора кандидатов в органы политической полиции. Главными критериями отбора были преданность компартии, ее вождям, а также готовность к исключительной исполнительности.

Сложно сказать, в какой мере марксизм и какая его версия были операционной базой деятельности этих коммунистов. Идеология российской компартии соединяла элементы классического марксизма (критика капитализма и утверждение, что пролетариат — ведущий и самый прогрессивный класс общества), российского марксизма, (акцент на пролетарскую революцию, диктатуру пролетариата и союз с крестьянством), ленинизма (конспиративная партия вносит классовое сознание в пролетариат и представителей других социальных групп, захватывает власть, использует государство для строительства социализма). В то же время трактовка марксизма вождями российской компартии сопровождалась отрицанием и готовностью переступать нормы общепринятой морали. Конечно, свою роль играла политическая культура периода Первой мировой войны и гражданских войн — миллионы людей были специально обучены убивать. Массовая гибель людей представлялась неотъемлемым компонентом/элементом мира, в котором выросли чекисты. Они сформировались как личности в условиях советской пропаганды, главной составляющей которой была угроза будущей войны. Речь шла как о настоящей войне иностранных государств, так и внутренних «врагов народа» против страны. Тем самым целенаправленно формировалась альтернативная реальность, в которой обесценивались общечеловеческие нормы мирного времени.

По нашему мнению, особенную роль в психологии людей играли установки о классовой борьбе и ее обострении по мере строительства социализма, которые использовал Сталин с конца 1920-х гг. Практически все чекисты были молодыми людьми, что облегчало индоктринацию подобных идей. С точки зрения исторического опыта есть все основания считать классовую борьбу (продолжением которой является «классовая война») разновидностью расовых/этнических войн, которые намного ожесточеннее войн между государствами (конвенционных). В такой войне зверство (бесчеловечный поступок, жестокость) было выражением официальной политической линии руководства СССР и считалось нормальным поведением. Чекисты как исполнители политического курса действовали не в состоянии ярости, ненависти, фрустрации, а из расчета. Провозглашенная война как борьба между «нашим народом» и «врагом» создавала полярный мир, в котором «враг» легко исключался из человеческого сообщества, а вожди компартии превратили зверства в составную часть политики. Конечно, лишение врага человеческого образа в сознании чекистов помогало им психологически дистанцироваться от жертвы и упрощало убийство.

О таком отношении к людям говорил на заседании трибунала в 1941 г. И. Кораблев: «Я отлично сознаю, что с точки зрения сегодняшнего дня, когда установлено, что бывшее руководство НКВД СССР и НКВД УССР являлось вражеским и было заинтересовано в причинении Советской власти как можно большего вреда, — а отсюда и культивировавшиеся в среде чекистов особые взгляды, и отношение к нацменьшинствам и вообще к населению, — такие мероприятия, как аресты людей по оперативным листам без предварительной проверки материалов и без необходимой документации, являются незаконными, недопустимыми». Далее он конкретизировал, что это за особые взгляды: «По имеющимся оперативным приказам и ориентировкам того времени, можно наглядно видеть, что сотрудникам НКВД прививались взгляды явно вредные, ориентирующие их видеть чуть ли не в каждом человеке врага, в каждом поляке, немце или даже политэмигранте — шпиона, диверсанта» [1574]. В этом контексте показательны упоминавшееся выше истерическое заявление А. Успенского перед винницкими чекистами о необходимости поголовного уничтожения поляков, а также высказывание Н. Ежова на совещании в Киеве об уничтожении арестованных калек и стариков.

Крайней жестокости способствовало и чувство безнаказанности чекистов, воспитывавшееся как практикой круговой поруки, так и соответствующими поручениями начальства. Недаром Успенский на совещании в Виннице убеждал, что чекисты должны сплотиться вокруг Кораблева [1575]. Наряду с этим применялись методы запугивания. Жабрев и Кораблев арестовывали сотрудников, отказывавшихся проводить массовые операции. Л. Ширин на следствии вспоминал, что на одном из совещаний И. Кораблев пугал: отсутствие дел и арестованных он квалифицирует как саботаж. «Отсутствие в оперсоставе ясной ориентировки, нажим Кораблева, атмосфера требования дел приводила к тому, что аппарат слепо выполнял его указания», — утверждал этот палач [1576]. Свою роль играл конформизм. Несомненно, что чекисты идентифицировали себя в первую очередь со своими товарищами и испытывали потребность не выделяться из группы. В декабре 1938 г. на партсобрании В. Майструк говорил: «Понятие о начальствующем и младшем составе имело такую форму, за которой терялось лицо коммуниста. Член партии знал, что есть начальник отдела, есть помощник, есть начальник отделения, — они решают дело, а он должен сидеть на своем участке и “переваривать” лишь то, что ему подадут». Поэтому многие сотрудники «заделались делягами, работая зачастую с точки зрения формы» [1577]. Психологически такие отношения позволяли переносить ответственность за свои личные действия на начальство, что облегчало участие в убийствах.