Чекисты на скамье подсудимых. Сборник статей

Другой видный деятель НКВД Украины конца 1930-х годов (заместитель начальника Каменец-Подольского областного УНКВД в 1937–1938 гг.), который станет бессменным главным молдавским чекистом в 1940–1941 и 1944–1955 гг. — Иосиф Лаврентьевич Мордовец — тоже будет только «уволен» в середине 1950-х гг. Постановление ЦК КП Молдавии от 29 мая 1955 г. на его счет было очень скудным, в нем лишь говорилось о «нарушении советской законности в бытность министром государственной безопасности Молдавской ССР». Но и этот символический выговор был снят с Мордовца 4 сентября 1973 г. постановлением № 53 Бюро ЦК КП Молдавии [1900]. Это говорит о том, что не только в сталинские времена, но и в хрущевские и брежневские годы отдельные каратели из высшего эшелона, в том числе те, кто участвовал непосредственно в самых массовых репрессиях, сохранили свои посты, звания и привилегии.

Эта статья посвящена главным образом судьбе Широкого-Майского, наркома внутренних дел МАССР в период с мая по сентябрь 1938 г., но нас интересует не столько его судьба per se, сколько общие моменты, связанные с механизмами Большого террора как в СССР, так и в МАССР. Нас интересует также еще один вопрос, о котором мы упомянули во введении, а именно, что можно сказать на основе следственного дела Широкого и его подчиненных о том как проходил процесс торможения машины массового террора осенью 1938 г. Но сначала остановимся на последних днях жизни Широкого и на том, как сложилась его посмертная судьба.

В своем последнем письме, написанном 16 декабря 1938 г., за два дня до смерти, Широкий признался, что честные страницы его жизни оборвались очень рано, на 35-м году жизни, т. е. в 1938 г. На этот раз он признал себя виновным в совершении тяжких преступлений, таких как «незаконные аресты граждан», «перегибы и извращения в следствии», а также «искусственное создание следственных дел». Однако и здесь он перекладывал большую часть ответственности на Успенского, который создал, по его словам, «обстановку официального, безудержного нажима» и требовал «проводить и проводить больше и больше арестов антисоветского элемента, особенно в приграничной полосе, для его чистки в случае войны». Следует заметить, что в это время Успенский уже был в бегах, его поймают 15 ноября 1939 г. и расстреляют 27 января 1940 года [1901]. Кроме этого, Широкий писал, что не знает, какой приговор объявит суд, но он «готов умереть в любую минуту за дело партии Ленина-Сталина» и, несмотря на допущенные ошибки и совершенные преступления, считает себя «честным [хотя уже] непартийным большевиком» [1902].

Однако Широкий не дожил до суда, так как умер 18 декабря 1938 г. в камере Внутренней тюрьмы НКВД УССР. Официально, он «покончил жизнь самоубийством путем введения себе в горло комка марлевого бинта» [1903]. Версию о самоубийстве Широкого докладывал лично Берии Амаяк Кобулов, замнаркома внутренних дел УССР 30 декабря 1938 г. [1904]

Почти 20 лет спустя, 27 апреля 1956 г., брат Широкого, Григорий, обратится с письмом к прокурору СССР Руденко с просьбой о реабилитации имени «честного чекиста». Григорий был уверен, что его брат «погиб от [рук] подлых врагов нашего государства», то есть он не знал о версии самоубийства или, если даже и знал, то не поверил. Григорий также не знал о том, что его брат не дожил до суда. Примечательно, что, хотя Григорий Широкий был уверен в невиновности своего брата, он все-таки на всякий случай добавил в своем ходатайстве, что «если он [все же] был осужден, то правильно ли было решение суда» [1905]. Последнее добавление, к слову, было очень кстати, так как после рассмотрения архивно-следственного дела Ивана Широкого и дополнительной проверки помощник военного прокурора Одесского военного округа подполковник юстиции Гончарук постановил 31 января 1958 г., что «данных для реабилитации не имеется», и поэтому «жалобу брата Широкого» «как неосновательную оставить без удовлетворения». Дополнительная проверка в 1956–1958 гг. лишь подтвердила, что «Широкий, будучи Наркомом Внутренних Дел МАССР, допускал грубые нарушения социалистической законности, необоснованные аресты и создавал мнимые контрреволюционные организации» [1906].

Как было уже сказано, дела Широкого и других пятерых сотрудников НКВД МАССР, которые были приговорены к ВМН 31 декабря 1938 г. и расстреляны 11 января 1939 г. после отклонения кассационной жалобы о помиловании, являются важнейшим источником для исследования слабо изученных или почти неизвестных аспектов Большого террора. Так, из этих двух архивноследственных дел, хранящихся в архиве бывшего КГБ МССР, ныне архиве Службы информации и безопасности Республики Молдовы, следует, что механизм Большого террора был запущен в Москве и — что касается МАССР — координировался из Киева. То же самое можно сказать об остановке этого механизма — Сталин предпочел это сделать с помощью отдельных «сигналов», таких как назначение Ежова по совместительству наркомом водного транспорта в апреле 1938 года [1907]. Вторым значимым «сигналом» можно считать назначение 22 августа 1938 г. Берии первым заместителем наркома внутренних дел СССР. Проверка деятельности НКВД МАССР, как и других УНКВД, может рассматриваться и как начало карательной операции против клана Ежова, ведь Успенский являлся назначенцем именно Ежова. Широкий, даже если не в прямом смысле, тоже был человеком Ежова.

По всей видимости, логика Берии состояла в том, чтобы сначала сделать акцент на арестах подчиненных республиканского наркома, которые должны были дать показания на своего непосредственного руководителя, а все их «ошибки», «эксцессы» и «липовые дела» автоматически засчитывались в вину руководителю республиканского НКВД. Арест Широкого был также свидетельством того, что партийные структуры Киева и лично Хрущев начинали в это время добиваться возвращения доминирующей позиции по отношении к НКВД. Ведь главному молдавскому чекисту в первую очередь инкриминировалась фабрикация дела правотроцкистской организации, т. е. дела Борисова-Стрешного-Константинова. Только после того, как письмо Садалюка стало предметом обсуждения Политбюро ЦК ВКП(б) 1 декабря 1938 г., бывшему наркому внутренних дел МАССР было предъявлено дополнительное обвинение в фабрикации дела молодежной фашистской организации.

На основании дела о сотрудниках НКВД МАССР конца 1938 г. можно сделать еще ряд выводов. Большой террор, кроме прочего, начался с нажима и демонстративных репрессий против тех сотрудников НКВД, которые пассивно относились к выполнению приказов о развертывании массовых репрессий [1908]. И, как это ни парадоксально, он закончился теми же мерами, но в этот раз уже в отношении тех, кто был слишком «увлечен» репрессиями и не мог или не знал, как остановиться, даже если сигналы к сворачиванию массового террора были ими услышаны. С одной стороны, Широкий наверняка был информирован о том, что в январе 1938 г. пленум ЦК ВКП(б) принял решение о «бережном отношении» к членам партии. С другой — он знал, что высшее партийное руководство во многих республиках и областях было «вычищено» уже несколько раз с весны-лета 1937 г., а в МАССР зачистка была проведена только один раз, и, следовательно, он был обязан продолжить работу в этом направлении. Более того, целью его назначения в МАССР в мае 1938 г. было «выкорчевывание остатков правотроцкистского подполья», то есть репрессии против советско-партийного актива. А так как бывшие руководители МАССР, которые были приговорены осенью 1937 г. как «главари» правых и троцкистских элементов, были знакомы со своими преемниками, то вывод напрашивался сам собой. То есть Борисов, Стрешный и Константинов являлись продолжателями дела разоблаченных «врагов народа», соответственно Тодреса-Селектора, Борисова-Старого и Вороновича [1909].