Чекисты на скамье подсудимых. Сборник статей

Абрамович сознался в мародерстве, но только в некоторой степени. Как и Борисов, он рассказал историю о том, что разрешение присваивать вещи расстрелянных пришло сверху. Он также настаивал, вопреки показаниям других членов расстрельной команды, что поровну делил деньги и другое имущество. Абрамович утверждал, что ни он, ни другие члены расстрельной команды не выпивали до или после расстрелов, и категорически отрицал, что выбивал золотые зубы у расстрелянных [269] Постановление. Т. 1. Л. 2–3; ПСЗ (26–27 июля 1939 г.). Т. 1. Л. 180216; ПСЗ (5-10 мая 1940 г.). Т. 6. Л. 110, 130, 151–153,160; ПСЗ (31 января-6 февраля 1941 г.). Т. 6. Л. 335–337 об. .

По словам Петрова, после ареста Абрамовича Томин распорядился тайно вывезти все ценности из квартиры Абрамовича [270] Протокол допроса Петрова. 19 июня 1939. Т. 4. Л. 131. Опись имущества Абрамовича (Т. 1. Л. 7) перечисляет лишь скудные шесть наименований, в основном документы. . Таким образом, невозможно точно разобраться в деле с золотыми зубами. Стоит обратить внимание и на то, что военный трибунал на втором судебном процессе не обвинял Уманский РО НКВД в мародерстве [271] Приговор, 5-10 мая 1940 г. Т. 6. Л. 172–176. . Тем не менее в мародерстве Абрамовича не приходится сомневаться. В ходе следствия и на процессе было высказано достаточно обвинений в том, что Абрамович брал имущество расстрелянных — шинель для себя, пальто для своей жены. О том, как Абрамович относился к своей работе, свидетельствует одна из его встреч с Борисовым. Увидев, что его шинель замарана кровью, Абрамович в присутствии начальника сказал: «Сукин сын меня испачкал» [272] ПСЗ (31 января — 6 февраля 1941 г.). Т. 6. Л. 321 об. . «Сукиным сыном» был человек, которого он только что расстрелял. Кроме того, как и в случае с Томиным, на репутации Абрамовича сказались его ночные застолья в гостинице; в частности, если верить словам заведующей гостиницы, он ударил женщину по лицу [273] ПСЗ (5-10 мая 1940 г.). Т. 6. Л. 132-3; ПСЗ (31 января — 6 февраля 1941 г.). Т. 6. Л. 325–325 об. .

Абрамовича также обвинили в разглашении государственной тайны. Он утверждал, что не выносил секретов за стены тюрьмы [274] ПСЗ (5-10 мая 1940 г.). Т. 6. Л. 154. . Косвенно подобное нарушение свидетельствует об определенной степени уверенности Абрамовича в своих действиях в 1938 г. и потере осторожности. Наконец, уместно отметить, что особый доклад НКВД, посвященный Абрамовичу, ссылается на материалы спецпроверки НКВД 1935 г., в которых говорится, что Абрамович мог быть сыном торговца и вел антисоветские разговоры [275] Справка на начальника тюрьмы г. Умани Абрамовича Самуила Моисеевича. Т. 6. Л. 49–50. . Неизвестно, сыграл ли этот компромат какую-либо роль при предъявлении обвинений и повлиял ли он на характер ответов Абрамовича. В конечном итоге, Абрамович в основном «выполнял приказы», но совершенно очевидно, что он сыграл важную роль в процветании безнравственности, коррумпированности и зверствах, творившихся в Умани.

Двумя последними подсудимыми были шофер Зудин и следователь Щербина, который по совместительству иногда выполнял функции могильщика. Николай Павлович Зудин родился в Москве в 1912 г. в рабочей семье. Образование получил лишь начальное. В юности Зудин служил в Красной Армии. С 1934 г. работал шофером в Уманском РО НКВД. Комсомолец. Был женат, также содержал мать и двух сестер [276] ПСЗ (5-10 мая 1940 г.). Т. 6. Л. 97; ПСЗ (31 января — 6 февраля 1941 г.). Т. 6. Л. 308 об. . Зудин был неутомимым работником: в течение двух месяцев он присутствовал на расстрелах почти каждую ночь [277] ПСЗ (31 января — 6 февраля 1941 г.). Т. 6. Л. 332. . На допросах и первом судебном процессе он дал показания против Абрамовича: тот выбивал золотые зубы у расстрелянных. Но позже Зудин отказался от такого свидетельства [278] ПСЗ (5-10 мая 1940 г.). Т. 6. Л. 137–138, 155–156; ПСЗ (31 января -6 февраля 1941 г.). Т. 6. Л. 332. . Несколько свидетелей вспомнили, как Зудин спорил по поводу своей доли из имущества расстрелянных [279] Протокол допроса свидетеля Калачевского. 1 июля 1939. Т. 1. Л. 129131; Протокол допроса Томина. Т. 4. Л. 41–43. . Он был обвинен в присвоении двухсот рублей, пяти пар сапог, кожанки и трех пар нижнего белья из «запала» [280] Обвинительное заключение. 20 февраля 1940. Т. 5. Л. 292. . Зудин утверждал, что Абрамович брал лучшее себе [281] ПСЗ (5-10 мая 1940 г.). Т. 6. Л. 156. . По большому счету, роль Зудина в «нарушениях» была незначительной. Военный трибунал по результатам второго процесса оставил его без наказания, чего не повторилось на заключительном судебном разбирательстве [282] Приговор, 5-10 мая 1940 г. Т. 6. Л. 172–176. .

Леонид Семенович Щербина родился в 1901 г. в крестьянской семье. Он был коммунистом с 1925 г., в 1930 г. стал сотрудником органов госбезопасности. На работу в Умань его назначили в 1937 г. [283] ПСЗ (5-10 мая 1940 г.). Т. 6. Л. 97; ПСЗ (31 января — 6 февраля 1941 г.). Т. 6. Л. 308 об. Как и Зудин, Щербина выступал ключевым свидетелем по вопросу о мародерстве во время расстрелов. Его также уличили в том, что он ссорился из-за «запала». По словам Борисова, Щербина был «жадный» [284] Протокол допроса Борисова. Т. 4. Л. 12–22. . Этот чекист склонил к сожительству жену одного из заключенных [285] ПСЗ (5-10 мая 1940 г.). Т. 6. Л. 132–133; ПСЗ (31 января — 6 февраля 1941 г.). Т. 6. Л. 325. , хотя он и отрицал эти обвинения на том основании, что был женат [286] ПСЗ (31 января — 6 февраля 1941 г.). Т. 6. Л. 338–339. . Признавал, что брал деньги расстрелянных, но только с одной целью и только с санкции Абрамовича: чтобы купить еду на завтрак для расстрельной команды. Щербина утверждал, что его оклеветали, и на обоих процессах настаивал на своей невиновности [287] ПСЗ (5-10 мая 1940 г.). Т. 6. Л. 156; ПСЗ (31 января — 6 февраля 1941 г.). Т. 6. Л. 350. .

Уманские преступники оправдывали свои действия главным образом приказами сверху, имея в виду в большинстве случаев областное руководство НКВД в Киеве. Борисов и Томин также ссылались на последствия неподчинения приказам. Хотя неясно, значило ли это, что они действительно боялись, или, осознавая в 1937 г. откуда ветер дует, знали, что именно следует говорить в данной ситуации. Областное УНКВД было главным виновником преступлений в Умани, однако этот факт Военный трибунал предпочел проигнорировать. Действительные мотивы преступников вряд ли когда-либо смогут быть установлены со всей определенностью. Более чем вероятно, что некоторые или все уманские обвиняемые верили в то, что делали — безоговорочно, за исключением Борисова, выполняя приказы. Одобрение и, в своей среде, публичные похвалы «художествам», которые Петров творил в «лаборатории», могли способствовать тому, что пытки становились еще более жестокими. Абрамович, Зудин и Щербина, без всякого сомнения, были корыстными людьми. Они ждали от расстрелов добычи как справедливой компенсации за то, что считали тяжелой работой. Ожидание вознаграждения было частью (а)моральной экономики расстрелов. Алкоголь, возможно, облегчал совершение противоправных действий, но свидетельства на этот счет слишком скудны, чтобы делать определенные выводы. Завершая исследование, будет справедливо сказать, что Уманский РО НКВД работал в атмосфере безнравственности, высокомерия и неограниченности власти.