Чекисты на скамье подсудимых. Сборник статей

31 января 1939 г. Евгений Филиппович Зайончковский написал Сталину из лагеря в Карелии. Он рассказал, что происходило в печально известной комнате № 21, где практика групповых пыток прикрывалась эвфемизмами: «езда к Гитлеру», «езда в Польшу», «качание керосина», а заключенных заставляли избивать арестованных. Он сообщил Сталину, что в Умани массовые беспочвенные аресты совершались без санкции прокурора. В частности, он упомянул Томина и Петрова. Братья Зайончковского в январе 1939 г. тоже послали жалобы в Политбюро ЦК КП(б)У и прокурору УССР [224] Заявление. Т. 3. Л. 237–239,243-244,247. .

Иван Григорьевич Кондратко 4 июня 1938 г. написал в НКВД СССР, рассказав о пережитом в Умани. Следователь Белый пытал его «методом парашюта», при котором: «садят на конец высокой скамейки, вытягивают ноги, и руки ложат (sic) на колени, после чего у меня выбивают скамейку» [225] Письмо. Т. 3. Л. 251–255. . Аврумберг Мошкович Клейтман подал «заявление-жалобу» прокурору Украины. Он писал: «Меня 25 раз вызывали на допрос, и каждый раз меня били до полусмерти». Клейтман отказался подписать ложное признание, потому что считал себя «честным гражданином». Он отмечал, что следователь, Владимир Семенович Крикленко, заставлял «молиться богу по-еврейски, давши мне две свечи в руки и револьвер до рта, он же заставил меня ехать в Польшу и лил мне холодную воду в затылок». Крикленко угрожал семье Клейтмана, в частности его пятнадцатилетней дочери. Когда Клейтман писал письмо, он был уже на свободе, но не смог примириться с клеветой и пытками, которым он подвергался [226] Письмо. Т. 3. Л. 256. .

Заключенный «Федя», учитель математики, в письме жене попросил ее найти в Киеве управу на мучителей. Одним из главных героев его истории был Петров. «Мне приходилось, — писал “Федя”, - видеть людей, вышедших с допроса черными от побоев». Он описал условия своего пребывания в камере, где находилось 42 человека: «Это небольшая комната, не больше нашей кухни, без окон, с маленьким отверстием в двери». «Федя» отказывался лжесвидетельствовать против себя, но после того как с 20 до 28 июля 1938 г. его допрашивали каждую ночь до шести часов утра, он подписал признание, хотя потом мучился от того, что ему пришлось врать [227] Письмо. Т. 3. Л. 263–270. .

Сидор Викторович Когут проходил свидетелем на втором и третьем судебных процессах. Когуту было тридцать лет, он работал ׳в сельской кооперации. 24 апреля 1938 г. после ареста его привезли в Умань и немедленно доставили в «лабораторию». Там он увидел пьяного Петрова и 15–18 заключенных. Петров ударил его в ухо, а когда Когут заявил, что у него нет на это права, Петров избил его и бросил в камеру. В результате избиений Когут оглох. Он объяснил, что «“качать керосин” это значит беспрерывно делать приседания, а “айда до Гитлера в гости” это значит, что заставлял на четвереньках ездить, и я ездил» (sic). Когут также показал, что Петров бил заключенных палкой, в том числе и самого Когуга [228] ПСЗ (5-10 мая 1940 г.). Т. 6. Л. 128–129; ПСЗ (31 января — 6 февраля 1941 г) Т.6 Л 323–323 об. .

Когут был единственным уманским потерпевшим, непосредственно свидетельствовавшим на суде, но двое других дали показания на допросах. М.И. Смерчинский заявил, что его силой заставили признаться в принадлежности к контрреволюционной организации. Он описал свои мучения: «Мне приходилось наблюдать так званные (sic) “концерты”. Заключались они в том, что арестованные друг друга избивали, по предложению следователя — танцевали, пели. Руководил этими концертами Фомин, Петров, Томин, Куратов. Помню, директор уманской школы Козак 16 суток стоял, опух, его жестоко избил Куратов […]. Лично слыхал, как из комнаты, где были арестованные старики-евреи, вызванные на допрос, слышались песни еврейские и пляски. Арестованный старик-еврей Штраус говорил мне, что их заставляли петь и танцевать» [229] Протокол допроса М.И. Смерчинского. Т. 3. Л. 57–58. .

Во время следствия был также допрошен Дмитрий Ефимович Дубиняк, которого в комнате № 21 пытал Петров. Дубиняк описал порядки в «лаборатории». Он вспомнил, что Петров и следователь Чумак по очереди «заправляли там делами», причем Чумак был пьян. Дубиняк отказался подписать признательные показания и в конце концов был освобожден [230] Выписка из протокола судебного заседания Военного трибунала Пограничных внутренних войск Киевского округа в г. Киеве от 9 февраля 1939 г. Т. 3. Л. 1–8; Протокол допроса свидетеля Дубиняка Дмитрия Ефимовича. Т. 3. Л. 45–48. .

Среди других потерпевших, давших показания, были женщины, которых в Тирасполе обыскивал Томин, заставляя раздеваться догола. Главным свидетелем была Лидия Иосифовна Павлик, экономист и жена бывшего сотрудника НКВД в Тирасполе. Ее и мужа арестовали. В камере, где содержали Лидию Павлик, находилось еще 25 женщин. 10 ноября 1938 г. туда зашел Томин в сопровождении начальника тюрьмы и других сотрудников НКВД. По слова Павлик, обыск был проведен с нарушением всех правил. Томин заставил женщин полностью раздеться. Когда некоторые из женщин стали протестовать, он заявил: «Не стесняйтесь, ведь вы в кабинете врача раздеваетесь». Другая свидетельница, Любовь Владимировна Стаценко, бухгалтер из Одессы, также запомнила этот обыск. Она говорила, что заключенная А.Н. Варварецкая протестовала, отказавшись раздеться в присутствии мужчин. Томин обматерил Варварецкую и заставил ее снять бюстгальтер и нижнее белье. Софья Моисеевна Пикгольц, врач по профессии, также запомнила протест Варварецкой. Она сама протестовала против действий Томина, который кричал на нее: «Что же ты, б…, не хочешь раздеваться! Снять рубашку!» Также она рассказала: «Я стояла абсолютно голой, а надзиратель Ангелуша ощупывала грудь, тело и половой орган». Когда она отказалась разрешить Ангелуше проверить влагалище, Томин пригрозил бросить ее в карцер. Сама Ангелуша вначале «забыла» об этом обыске, однако затем, на повторных допросах, призналась. Она служила надзирательницей с 1932 г. Вместе с другой более молодой надзирательницей, Натальей Моисеевной Спогушевой, она подтвердила показания пострадавших женщин и призналась, что ранее обыски с раздеванием догола никогда не проходили в присутствии мужчин [231] Протокол их допроса в: Т. 3. Л. 188–209, за которым следует Протокол допроса очной ставки между Томиным и Стаценко. Т. 3. Л. 210–214. Их показания см. ПСЗ (5-10 мая 1940 г.). Т. 6. Л. 118–122; ПСЗ (31 января — 6 февраля 1941 г.). Т. 6. Л. 324–325. . Томин позднее высказал сожаление, что «не знал» правила проведения обысков женщин [232] Т. 6. Л. 149 (Протокол судебного заседания от 5-10 мая 1940 г.). .

Действия Томина в Тирасполе были продолжением беззаконий, творившихся в Умани. Там они не ограничились стенами Уманского РО НКВД. Томин проживал в городской гостинице, где он часто развлекал Абрамовича, Щербину и других сотрудников НКВД, которые, по словам заведующей гостиницей Елены Александровны Соболевой (возраст 24 года), там выпивали. Она сказала, что Абрамович был особенно неприятным, все время что-то требовал и придирался. Когда она призвала Абрамовича к ответу за сломанный телефон, тот сильно ударил ее по лицу. Она пожаловалась на это Борисову и лишилась работы. Соболева также показала, что Щербина приходил в гостиницу, чтобы переспать с некоей А., чей муж был арестован [233] Т. 6. Л. 132–133 (Протокол судебного заседания от 5-10 мая 1940 г.); Л. 325 (Протокол судебного заседания от 31 января — 6 февраля 1941 г.). . Софья Мефодиевна Морозенко жила в одном доме с А., которая ей призналась, что Щербина «хочет за ней ухаживать» и что он передавал записки ее мужу в тюрьму [234] ПСЗ (5-10 мая 1940 г.). Т. 6. Л. 133; ПСЗ (31 января — 6 февраля 1941 г.). Т. 6. Л. 325. .