Ленина Кайбышева - После Чернобыля

Александр Нехаев через 14 месяцев после аварии был единственным, кто еще не выписался из клиники. Ему ампутировали ногу: десятки пересадок кожи за год, но тщетно, слишком тяжкие ожоги. Над верхней губой — бисеринки пота. Бледный, худой. Каждое движение давалось ему с усилием. Таким увидела его делегация “Комсомольской правды” в октябре 1987 года. Врачи сказали, что Александр точно идет на поправку.

...Он работал в ту ночь в одной связке с Акимовым и Топтуновым. Прямо напротив аварийного реактора. Акимов и Топтунов умерли... Это было самое пекло, и они об этом знали уже тогда. Нехаев сказал: “Кому-то надо было открывать задвижки”. Именно так и сказал: “...кому-то”. Обезличив себя. Лишив всякого права на привилегии. Как будто это был бой, и он был в этом бою солдатом.

— Сколько вы пробыли в том месте?

— Минут сорок-пятьдесят. Многие из тех, кто лежит сегодня на Митинском кладбище, получили свою дозу за считанные минуты, если попадали в особенно грязные места.

— Потом?

— Потом мне стало очень худо, и я пошел домой. Я тогда подумал, что мне конец. Я хотел в последний раз посмотреть на детей. Утром меня забрала “скорая”.

— Где вам вручили орден “Дружбы народов”?

— Прямо здесь, в клинике. Приезжали ко мне из министерства, мои ребята-чернобыльцы навестили... Торжественно было.

— Ваши планы, Александр?

— ЖИТЬ!”

В штабе Минэнерго СССР, расположившегося на территории больницы №6, я познакомилась с инженером Н.И. Фоминой. Она рассказала, что здесь дежурят энергетики, пытаются помочь пострадавшим хотя бы в бытовых мелочах: организуют установку телевизоров в боксы, узнают и выполняют пожелания о чем-нибудь вкусненьком, о предметах туалета, определенном виде сигарет, а согласившихся бросить курить обеспечивают леденцами. С энергетических предприятий приходили посылки с фруктами, соками и прочим. Безотказно помогали из ЦК профсоюза электростанций и электротехнической промышленности.

Вот в штаб вошли две симпатичные молоденькие девушки, санитарки — Нина Ивановна уговаривает их попить соку. Открыла шкаф — а он полон отличными соками всех наименований.

— Безотказные девочки,— сказала она.— По 12 часов работают, на обед надо уговаривать оторваться. Полы моют по несколько раз в день, выносят горшки, не отказываются ни от какой грязной или тяжелой работы. Словом, делают все, что скажут. То пошутят, то приободрят словом, то анекдот расскажут. Больные наши рады им.

— Вы здесь давно работаете?— спросила я одну из девушек, Таню Друбу. — Две недели, я техник нейтронно-физической лаборатории с Кольской АЭС. Десять девушек — техников и инженеров нас из цеха наладки, испытаний и пуска Курской АЭС. А Вы зачем спрашиваете? Ах, вы журналист, извините, мне некогда, работы много! — И убежала. Поразительно, как охотно все энергетики-эксплуатационники, строители, монтажники рассказывают о других и как единодушно прерывают разговор, если он касается их личного участия в этом тяжелом деле. В этом смысле с ними трудно работать.

Время от времени по телефону шли междугородние сигналы — звонили родственники пострадавших, эвакуированные из Припяти в разные города страны. Вопросы родственники задавали самые разные, даже просили штаб посодействовать в их трудоустройстве или в том, чтобы детей определили на отдых там, где это удобно матери. Пожеланиям припятчан шли навстречу, называя их чернобыльцами по имени АЭС.

...В течение месяца в шестой московской клинике института биофизики Минздрава СССР в результате чернобыльской аварии из 131 умерли 28 человек с диагнозом “острая лучевая болезнь”— 19 эксплуатационников ЧАЭС, трое энергостроителей с этой станции, 6 пожарных. Первое время этим списком официально почти исчерпывалось число жертв чернобыльской катастрофы. Окончившие курс лечения проходили медицинскую реабилитацию в санатории “Голубое” под Москвой.

“Хочу видеть чернобыльцев” — этот “пароль” открыл все двери. Так вышло, что в “Голубое” я приехала только вечером. Медсестра очень хотела сделать для чернобыльцев что-нибудь хорошее, пусть даже это просто доброе слово — и собрала всех в одной палате. Разговор затянулся за полночь, но никому не хотелось расходиться.

Врачи каким-то чудом не узнали о таком вопиющем нарушении распорядка. А когда я сама призналась в содеянном — то еще и машину дали, чтобы успела к последней электричке. Предлагали даже остаться до утра в “Голубом”, не ехать в ночь.

— О ребятах погибших напишите, обо мне говорить нечего, — Поставил условие оператор центрального зала четвертого энергоблока О.И. Генрих, о мужестве которого рассказывали его сотрудники еще в “Сказочном”. Узнав, что имя его мне уже известно, взволнованно спросил только: “Добром вспоминают или ругают?” средний возраст работавших на ЧАЭС составлял тогда 26 лет.

ТЫ ЗА ВСЕ В ОТВЕТЕ

О своем друге пилоте Гийоме Антуан де Сент-Экзюпери пи­сал: "Его величие — в сознании ответственности. Он в ответе за самого себя, за почту, за товарищей, которые надеются на его воз­вращение. Их горе или радость у него в руках. Он в ответе за все новое, что созидается там, внизу, у живых, он должен участвовать в созидании. Он в ответе за судьбы человечества — ведь они зави­сят от его труда.

Он из тех больших людей, что подобны большим оазисам, ко­торые могут многое вместить и укрыть в своей тени. Быть челове­ком — это значит чувствовать, что ты за все в ответе. Сгорать от стыда за нищету, хоть она как будто существует и не по твоей ви­не. Гордиться победой, которую одержали товарищи. И знать, что, укладывая камень, помогаешь строить новый мир"...

В экстремальных условиях многие люди способны мобилизо­вать все свои физические и духовные силы на возвышенные дей­ствия. Об этом говорят бесчисленные героические поступки, ак­ты самопожертвования и подвижничества. Л. Фейербах отмечал, что в критических ситуациях, когда человек теряет все или риску­ет всем, он способен на гуманные героические шаги во имя жиз­ни. Ибо для него "неосуществление подобных действий есть мо­ральное самоуничтожение". Теоретически мы все это осознаем и без запинки ответим, что за достойную идею, за Отечество, за свой народ, наконец, за людей Планеты надо идти даже на плаху. Особенно, если на тебя смотрят со стороны. На миру и смерть красна, тем более - успех

А сели — не смотрят? Если, наоборот, есть надежда, что окружающие не разберутся в сути вашего “липового” успеха, тем более если на первых порах он принесет явную экономию или если ваш начальник, безусловно, грамотный специалист, требует: “Дальше! Дальше!” Интересно, каждый ли подчиненный усомнится в правильности приказа такого начальника?