Ленина Кайбышева - После Чернобыля

Авария потребовала изменения психологического восприятия по сути, всех аспектов отечественной атомной энергетики. В том числе, понадобился комплекс мероприятий по улучшению качества подготовки персонала и государственного надзора в этой отрасли. На самой Чернобыльской АЭС была проведена полная переаттестация эксплуатационного персонала, в том числе с обязательной психофизиологической проверкой... В общей сложности в 1988 году специальную подготовку в стране прошли 2000 работников АЭС. Усовершенствованы тренажеры на атомных станциях. Введен обязательный контроль за психофизиологическими характеристиками эксплуатационного персонала. В 1987-1988 учебном году вошли в практику единые для всех вузов страны квалификационные требования к типовым учебным планам по номенклатуре специальностей для атомной энергетики, укрепляется учебно-исследовательская база для этих вузов, на полгода увеличен срок обучения. Больше внимания будет уделяться практической подготовке в учебно-тренировочных центрах и на строящихся АЭС. В целом, в цепи взаимодействия человек-машина повышено внимание к человеческому фактору.

Неужели гибель людей, вся титаническая послеаварийная работа понадобились только для того, чтобы компенсировать “крайне маловероятное и немыслимое стечение обстоятельств”, приведших к чернобыльской трагедии, как это было объявлено сразу после катастрофы, да и теперь еще можно услышать? Нет. “Мы все шли к этой катастрофе”, — говорят наиболее компетентные и уважаемые специалисты. МЫ ВСЕ — и в этом суть.

Прямо или косвенно, пусть даже терпимостью к собственной и чужой безответственности.

И ВОТ — СУД...

В результате аварии в течение первого месяца погибли 31 человек, нанесен ущерб здоровью многих людей. Разрушение реактора привело к радиоактивному загрязнению территории вокруг станции на площади около 1000 кв. км. Здесь выведены из оборота сельскохозяйственные угодья, остановлена работа предприятий, строек и других организаций. Только прямые потери в связи с аварией в ценах 1986 г. составили около 2 млрд. рублей. Осложнено энергообеспечение населения и производств... Позже эти, первоначально выявленные потери, материальные и денежные затраты в несколько раз возросли.

Кто-то ведь должен ответить за это... Настало время назвать вину единиц — преступлением, а героизм тысяч — подвигом.

Прокуратура СССР возбудила уголовные дела против лиц, виновных в аварии на Чернобыльской АЭС. За крупные ошибки и недостатки в работе, приведшие к аварии с тяжелыми последствиями, сняты с занимаемых должностей крупные специалисты, Руководители на уровне заместителей министров и директоров институтов Средмаша и Минэнерго СССР. Одновременно они были привлечены и к партийной ответственности, а несколько человек — и к уголовной ответственности.

Долгих и страшных 16 заседаний судебного процесса. В г.Чернобыле судили людей, до этого времени считавшихся специалистами своей профессии и патриотами Родины, облеченных немалой властью, а теперь — виновных в гибели людей, страданиях тысяч их земляков и огромных материальных потерях государственного масштаба. Безусловно, они не хотели чужих страданий и явно страдали сами, но объективно эти люди сделали много для реализации страшного кошмара, который едва ли виделся когда-нибудь даже во сне.

Не обошлось без странностей и само судебное заседание. Нескольких чернобыльских реакторщиков, проявивших героизм в ставших инвалидами, возили ежедневно из Киева в Чернобыль в обратно в качестве свидетелей в жестком автобусе: 130 километров туда и столько же обратно. Это очень трудно. Ведь они сильно облучены, больны. А.Ювченко, правда, два дня жил в Зеленом мысе, то есть поближе. На четвертый день и его вызвали, он повторил то, что говорил следователю еще в день аварии. А после обеда ему предложили уехать, так как “будут оглашать материал с грифом “секретно”. От кого секрет? “Я сам был в смене, и сам имел бы все основания узнать, что же там было. В зале не было посторонних— все станционники”. Его то и дело вызывали в московскую “шестерку” на дополнительное лечение, даже с этой целью в Москве дали квартиру. Мы разговаривали, а я поглядывала на его лицо и руки. Они покрыты многочисленными, хотя и небольшими розовыми пятнами — последствия радиационных ожогов. Ювченко собирался через некоторое время пойти на расчетную работу в один из московских физических институтов, по сути, по специальности.

Вглядимся в фотографию, сделанную И. Костиным в следующее мгновение после оглашения приговора. Достойно, как должное, воспринял его директор Брюханов. Он и сам подтвердил во время процесса: “Да, я виноват. Я не участвовал в эксперименте. Но как директор объективно виноват”... Словно все еще не может поверить в реальность происходящего Дятлов и как бы удивляется: “Ну почему же все это произошло?” Сожалеет о своей неудачливой жизни еще недавно так уверенный в себе Фомин.

Из приговора: “Узнав о том, что уровень радиации в некоторых местах значительно превышает допустимый, Брюханов с целью создания видимости благополучия в сложившейся обстановке умышленно скрыл этот факт. Злоупотребляя своим служебным положением, представил в вышестоящие компетентные организации данные с заведомо заниженными уровнями радиации. Необеспечение широкой правдивой информацией о характере аварии привело к поражению персонала станции, населения, прилегающей к ней местности”.

— Виноват. Виноват... — В том-то и беда, что, подсознательно приукрашивая ситуацию, В.П. Брюханов не был оригинален в своем поведении. Лакировка действительности была привычной формой изложения чуть ли не любых событий. Одна из свидетелей, стрелок охраны, рассказывала, что сразу же после взрыва обратилась к своему начальнику смены Рогожкину с вопросом: что делать? Тот сказал лишь, чтобы не паниковали, а усилили бдительность при несении службы. И стрелки оставались вблизи аварийного блока и получили значительную дозу облучения. “Не паникуйте!” — эта ставшая расхожей и потому бессмысленная фраза слышалась повсюду. Пишет А. Пральников, заведующий отделом газеты “Московские новости”: “Храню шедевр, отпечатанный на бланке одной киевской организацией и подписанный, зарегистрированный исходящим номером по всем правилам. Отвечая редакции, чиновник пишет: “Радиационная обстановка благоприятна”... Населению советовали вести обычный образ жизни. А вскоре последовало решение вывезти школьников из Киева на все лето”...

Брюханов, осознавая свою вину, будучи человеком открытым, теперь старался быть хоть в чем-то полезным: искал для охлаждения подреакторной плиты азот, мотался по зоне. Колеса его машины излучали 3 Р/ч, и на посту ее пришлось бросить. Отношение к нему на станции было неодинаково, но все едины в одном: человек честный, доброжелательный. А знавшие его получше считали добросовестным и талантливым специалистом, но чересчур мягким человеком, особенно перед начальством. Может быть, ему не следовало принимать директорство атомной электростанцией, он недостаточно знал ее специфику, Хотя тепловые станции по их сложности и искусству управления не уступают, а в чем-то превосходят атомные. В.П. Брюханов стал известен как заместитель главного инженера Славянской ЭС в ее звездный час, когда пускали впервые в мире 800-мегаваттные блоки после 300-мегаваттных. Это не простое увеличение мощности, а, по сути, новый тип энергоблока. И мне он также симпатичен.