Ленина Кайбышева - После Чернобыля

Датское информационное агентство “Ритсаус бюро” сообщило о выступлении американского врача Р. Гейла: “Русские в ходе спасательных работ в связи с аварией на Чернобыльской АЭС действовали гораздо быстрее, чем до сих пор представляет западная пресса. Через несколько часов после аварии была назначена Правительственная комиссия, немедленно начавшая спасательные работы. Пресса критикует русских за то, что они, якобы, не знали, что им делать. Это неверно. Они прекрасно знали, что произошло и действовали соответствующим образом”.

Позже Джеймс Варли, главный редактор международного журнала “Ньюклеар Инжиниринг Интернэшнл”, посетивший 30-километровую зону 9 декабря 1987 года, сказал советскому журналу “За рубежом”: “Я думаю, что немногие страны могли бы справиться с трагедией Чернобыля так, как это сделала ваша страна. Результаты вашей работы поразительны, особенно учитывая, что вы решили такие проблемы впервые в мире. Восстановительные работы в Чернобыле широко продемонстрировали одну из особенно сильных сторон советского общества — замечательную способность быстро и эффективно мобилизовать национальные ресурсы для решения чрезвычайно сложных организационных и технических проблем”.

Так как же все происходило?

ЭВАКУАЦИЯ

Но минет час.

Покинутые нами,

замрут осиротевшие дома.

И окнами, сошедшими с ума,

в который раз

прощаться будут с нами!

Любовь Сирота, эвакуированная из г. Припяти.

Подъезжая к Чернобылю 2 мая 1986 года, я видела все больше БТРов, с первого взгляда похожих на танки, разве что без орудийных стволов. Шел пар от походных кухонь. Они расположились по обочинам дороги прямо на траве. Здесь же, на траве и в кустах отдыхали солдаты. В этот момент они и их командиры, вероятно, еще не знали, что в районе Чернобыля самым опасным местом стала именно пыльная трава, а пыль — носитель радионуклидов.

Улицы города Чернобыля были пустынны, как в мертвом городе. Это и был мертвый город.

“Да ведь это действующая армия, передовая линия фронта”, — пульсировала в сознании одна и та же мысль, хотя о факте катастрофы я узнала 27 апреля в Минэнерго, в Москве, а на полпути от Киева в Чернобыль нас останавливал настоящий военный пограничный пост.

Итак, требовалось доложить о нашем приезде, но в Чернобыле шло какое-то особенное совещание, и в здание Правительственной комиссии не пускали. Позже стало известно, что совещание вел Председатель Совета Министров СССР Н.И. Рыжков.

Одновременно со мной приехали кинооператоры и фотографы из Информэнерго — Центра научно-технической информации по энергетике и электрификации Минэнерго СССР. Невелики наши должности. Но доложить-то надо... И я машинально написала в записке, как в рапорте, о нашем приезде: “Прибыли в ваше распоряжение...” Это произошло спонтанно, подсознательно. Вероятно, наивно и даже смешно. Но никто не рассмеялся, приняв записку как должное. Здесь никто не думал о солнечном мае всего в нескольких десятках километров. Здесь действительно шла война. Ее условия все принимали сразу и до глубины души, просто зону бедствия надевали на себя.

Трусливые старались поскорее ретироваться. Таких были единицы, их пропускали мимо сознания, не замечали. Остальные молча выполняли все, что им поручалось.

Фактор войны почему-то не вызвал страха. Только деловая констатация и мгновенное вживание в обстановку, как в рабочую одежду, как переход из одного состояния в другое, из одного жизненного слоя в другой. Вероятно, большое значение имело понимание необходимости. Позже я узнала, что те же мысли и ощущения были у многих, особенно переживших Великую Отечественную войну.

Через несколько часов возникло явно неуместное, идиотское ощущение эйфории... Я еще не понимала, что его вызывала радиация.

Война. Так назвали это время все, к нему причастные. И жители Припяти и Чернобыля, и командированные так и говорили: “До войны”, “после войны”, и тоже подсознательно.

Но то была не обычная война. На живой траве нельзя отдыхать, солдатам нельзя устраиваться на обед прямо на земле. Живая, свежая зелень теперь считается неприкасаемой, “грязной”, опасной. Воинам об этом в то время, видимо, еще не сказали. А с работы многие из них приезжали в особых противогазах, которые здесь называли “свиное рыло”...

Заседание кончилось — и из здания горкома партии, а теперь — Правительственной комиссии — стали выходить люди. Кое-кто из “ветеранов” — в защитных хлопчатобумажных костюмах типа спортивных “штормовок”. Такая “униформа” вскоре стала всеобщей. Но большинство командированных в те первые дни были в обычных городских костюмах. И — ни одного респиратора и шапочки даже у членов Правительственной комиссии.

На этом совещании было решено назавтра начать эвакуацию города Чернобыля. Припять уже эвакуировали. Война... Для и других сотрудников Информэнерго места для ночлега в Чернобыле не хватило. Нам дали таблетки йодистого калия и предложили комнату на берегу р. Припять с умыванием речной водой. Мы поехали ночевать в Киев, а утром вернулись в Чернобыль — и так несколько дней.

По дороге в автобус подсели местные жители из окрестной сел. Тихо. Спокойно. Ни слез, ни возмущения. Лишь одна женщина посожалела: “Теперь грибов в лесу не пособираешь”. — “Да уж...” — ответили ей. По глазам видно, что это не безответная подавленность, а... Печаль. Потрясающе. Бойкий мужчина из “всезнающих” стал всех уверять, что ему “точно известно” — на станции погибло 800 человек. Я пыталась возразить, что это нереально: на станции в ночную смену столько народу быть вообще не может. Но он не унимался. Остальные молчали... И это молчание производило более сильное впечатление, чем ропот, который был бы вполне объяснимым в такой ситуации.

А по обе стороны дороги буйно цвели абрикосы и черешни — ведь это их время. На следующее утро я увидела машины с сельскохозяйственными животными на въезде в Чернобыль (отправлялись в эвакуацию племенные колхозные бычки, отличные кони). И еще сильнее застучало в мозгу, прошло уколами по позвоночнику: война, эвакуация!.. Молчали и животные.

Французская “Монд” писала, что западные эксперты одновременно восхищены и озадачены той эффективностью, с которой была осуществлена эвакуация людей и той медицинской помощью, которая была организована в первые же часы после аварии. Их поразили скорость, с которой советским властям удалось (после того как было принято решение об эвакуации) направить 1200 автобусов для вывоза людей из района Припяти и Чернобыля, а также действия медицинских групп, которые за несколько часов сумели оказать первую помощь лицам, получившим облучение, и направить наиболее серьезно пострадавших в больницы Киева и Москвы.