Ленина Кайбышева - После Чернобыля

— Я познакомилась в Чернобыле с людьми, которые считают себя “помеченными” зоной. Им трудно стало жить на “Большой земле” и, уезжая из Чернобыля домой в отпуск в Киев, Ленинград, Москву, они не могли усидеть там дольше недели — тянуло обратно. Это говорила мне даже бессменный на многие годы секретарь оперативной группы Правительственной комиссии В.М. Калиниченко.

Известно, что экстремальная ситуация мобилизует дремлющие силы организма. Грузинские кинематографисты в фильме “Рекорд” рассказали о рассердившемся парне, метнувшем через реку тяжеленный камень в обидчика. Односельчан потряс этот бросок. Замерили — оказалось, мировой рекорд. Попросили повторить. Но как ни старался парень — не получалось. “Смогу, сказал, — только в том случае, если разозлюсь”.

Чернобыль “разозлил” многих. Хотя бы, к примеру, очень уравновешенного, всегда внешне, по крайней мере, спокойного Е.И. Игнатенко. В это время он был заместителем начальника “Союзатомэнерго” по науке. “Евгений Иванович в первые же дни после аварии получил свою дозу, но продолжал руководить в зоне важным участком работ”, — сообщил директор телепрограммы “Время” летом 1986 г. Осенью я снова увидела его в Чернобыле. “Вам же нельзя”. — “Надо”. — “Вот врачам скажу”, — “Ни в коем случае!” Вскоре его назначили генеральным директором вновь созданного ПО “Комбинат” — и с тех пор до весны 1988 года он был как бы хозяином 30-километровой зоны, пока не пришло назначение на должность начальника научно-производственного главка Минатомэнерго. Позднее врачи сказали ему, что у него была лучевая болезнь, но прошла. Сказали — и забыли, для осмотра больше не вызывали. А ведь он не рядовой исполнитель. Теперь Е.И. Игнатенко — вице-президент концерна “Росэнергоатом”. То есть вроде бы имеет право на повышенное внимание. Тем более без внимания оказываются многие рядовые ликвидаторы.

Я видела и первоклассных рабочих, которые просто не сдавали на контроль свои дозиметры-накопители, потому что сами оценили ситуацию однозначно — “Надо!” Они отлично понимали опасность своего конкретного участка. Надо — и этим все сказано. Они — профессионалы. Их заменить непросто.

Разве право спасать чиновники дают? Это ведь веление души, приказ сердца.

О военных срочной службы или призванных из запаса — разговор отдельный. Сейчас же скажу, что работали и военные бок о бок, обычно на одних и тех же участках.

Все — добровольцы: и эксплуатационники, и энергостроители, и ученые, и “партизаны” (так стихийно стали называть призванных из запаса воинов в отличие от кадровых военных и солдат срочной службы). Все они в Чернобыле выполняли не профессиональный, а свой гражданский долг. Большинство имело право отказаться: в мирное время нельзя посылать людей на смерть. Но — не отказались. Многие даже добивались такого права. Немало людей приезжало поодиночке и группами со всей страны без вызова: инженеры и врачи, водители и ученые, речники и поварихи. “Отказчиков” не винили и даже не стыдили. Просто Чернобыль того времени был зоной повышенной совести. Здесь маскировка слегала вдруг с людей, как листва с деревьев под действием урагана — нередко обычно тихие люди, неприметные труженики оказывались подлинными героями, а яркие болтуны, призывавшие на собраниях к ускорению и активизации человеческого фактора — заурядными трусами. И — не будем идеализировать ситуацию — такое случалось, хотя и редко. Встречались и безнравственные, а порою просто завистливые офицеры. Такие, боясь радиации, посылали солдат на задание, а сами где-то отсиживались. Верно, что солдаты приезжали на короткое время, а офицеры — надолго. Но это не повод вовсе выпускать подчиненных из вида.

Чернобыль всколыхнул чувства многих поэтов. Заставил людей переосмыслить события и свое место в них. Так вот бросил свою давнюю мечту о работе на лесосплаве и “рванул” из Архангельска и Чернобыль водитель Сергей Самотесов. “ Пусть домосед твердит, что это небыль, когда без пуль пустеют города...”, — написал он стихи. А новым своим друзьям рассказывал, как река кипит. Получив огромного КамАЗа, стал называть его Малышом. Сергей не называет себя поэтом. “А Чернобыль? Наверное, за грехи. Если их нельзя искупить, то хотя бы отрабатывать надо. Такая вот философия”. Грехи-то, между прочим, лично Сергею не принадлежат. Но все равно — “все в ответе”.

Так думали многие. Надо — и в бронетранспортер, рассчитанным на 8 человек, бывало, набивалось по 20. Да еще порой каждый брал с собой еду и воду, чтобы не тратить время на поездку в столовую... Стенки такой машины в тридцатиградусную жару раскалялись снаружи и изнутри. Многие простужались, выбравшись из этой “парной” на воздух, который свежим можно было называть только относительно: из-за пыли, несмотря на постоянное ношение респиратора, у многих на шестой-седьмой день пребывания на территории АЭС начинался сильный кашель. Самым “чистым” местом на территории станции считалось то, где фон не превышал восьми миллирентген. Там и обедали.

То был общий принцип поведения. Например, начальника Центра научно-технической информации по энергетике и электрификации “Информэнерго” И.С. Вартазарова утром 1 мая руководство Минэнерго по поручению Б.Е. Щербины срочно вызвало с дачи в Москву для организации группы сотрудников Центра, способной в Чернобыле производить киносъемки и вообще вести хронику событий. Позднее я попросила у него интервью, хотя Игорь Суренович — мой директор. Засмеявшись забавной ситуации, он сказал: “Первый десант” отправился специальным самолетом на следующее утро с журналистом Л.С. Кайбышевой за старшего. А шестого мая и начальник киноотдела В.А. Дубинский вылетел туда с уже серьезно подготовленной экспедицией киноработников и фотографов. Работу наладили по двухнедельным сменам. Некоторые возвращались в Москву и, немного отдохнув, снова и снова отправлялись в Чернобыль. Летом 1986 г. бригады возглавляли заместители начальника Центра М.И. Токарь, В.Б. Козлов. В обычных условиях мы порой требуем от подчиненных сверхнормативной или срочной работы. Объясняем ее необходимость, важность. В этой ситуации нашим чернобыльцам ничего специально объяснять не требовалось. Люди понимали обстановку, умели быстро “собраться в кулак”, забывали о своих личных проблемах, о себе”.

В этой ситуации не только чины и звания определяли поведение людей, но и их личная позиция или обстоятельства. В начале мая Вартазаров на бронетранспортере отправился со своими киноработниками на станцию. Но понадобилось — он уже просто подручный, подносит кинокамеру. Это никого не удивляет. И академик поступил бы так же, окажись он на месте съемок, и его не остановила бы повышенная опасность обстановки. Однажды в руках Вартазарова аккумулятор кинокамеры под воздействием ионизирующего воздуха “сел” всего лишь при пересадке из автомашины в бронетранспортер: кинокамеры работали от прикрепленных к ним электрических аккумуляторов. Позднее получили первоклассную аппаратуру от Госкино.