Ленина Кайбышева - После Чернобыля

Станционную поликлинику в г. Чернобыле открыли уже 28 мая. Она работала, как и все, но с 7 утра до позднего вечера, без выходных, без перерыва. Медработники — по вахтам. Вот одна из первых вахт: заведующей по совместительству назначили старшего терапевта Г.Ф. Чалую. В ее подчинении 44 человека, добровольцы. Это врачи разных специальностей, средний персонал. Среди них и дезинструкторы, и бактериологи. В июне я зашла туда из любопытства, и врачи набросились на меня, как на долгожданную добычу. Немногие обращаются в поликлинику за помощью, в основном профилактика, или, бывает, зуб заболит.

На первых порах проблемы возникали с самых, казалось бы, неожиданных сторон. Например, мытье тысяч людей, элементарное гигиеническое обеспечение, особенно строителей и монтажников. Санпропускники надо было построить, создать от нуля, и притом практически мгновенно. Каждый человек в зоне должен был (в идеале) минимум раз в день принять душ. В полупоходных бытовых условиях это не всегда просто осуществить. Но в г. Чернобыле постоянно действовала городская баня, у эксплуатационников и строителей — санпропускники. Правда, поначалу возник конфликт: на станции небольшая такая служба была всегда, а энергостроители не сразу успели организовать свою, но на станцию после кошмарной работы в пыли их не пускали. Зато кое-где позднее появились даже сауны, а это уже просто прекрасно,

Прошло немногим более полугода. Город Припять почти не дезактивировали (до конца это не сделано и сегодня). Город Чернобыль дезактивировали до такой степени, что он стал пригодным для временного проживания. Город командированных... Как странно. Тысячи людей в спецодежде на улицах и в помещениях. И полное отсутствие коренных жителей.

В первые месяца полтора людям и денег вообще не платили (да их никто и не требовал) — работали на одном энтузиазме: питание бесплатно, одежда, жилье — тоже бесплатные. Не до денег было. Лишь позже получили все сполна. И 27 апреля, когда, как говорится, “пахали” что было сил, ни один не спросил, сколько же заплатят за эту кошмарную работу.

Никому из работавших даже в голову не приходило, что за ЭТО вообще надо платить какие-то особенные деньги. Ведь война.… В мирное время рабочие договариваются заранее: такая-то работа стоит столько-то. А тут получили первую получку и удивились: много.

Однажды во время работы в песчаном карьере, когда грузили песок в мешки для вертолетов, к монтажникам ЮТЭМа подошел председатель Правительственной комиссии Б.Е. Щербина и спросил, сколько, по их мнению, им следует платить за работу.

— Нас просто передернуло от такого вопроса. И мыслей не было о какой-то особенной оплате. Бесплатно бы работали, — рассказывали они мне позже об этой встрече. Но, подумав, добавили: он все-таки прав был. Надо посоветоваться с народом. Утряслось, определилось и это. Во время работы в зоне всем сохранялся средний заработок по месту основной работы. Отдельно — по шкале коэффициентов — оплачивался труд на участках разной степени опасности: в зонах наименьшей опасности оклад удваивался, на четвертом энергоблоке и близ него увеличивался впятеро. Все получали улучшенное питание. За каждый месяц работы к отпуску добавлялось два дня. Весь период работы вошел в общий трудовой стаж, как у работников вредных производств, зарабатывавших льготную пенсию. Немало слухов, письма в редакции породил вопрос о льготах для чернобыльцев. И все — оттого, что разъясняющие документы с самого начала почему-то считались секретными. Позднее даже список награжденных засекретили — список героев, не пожалевших своего здоровья, жизни ради нашего благополучия. Видимо, потому что орденов было меньше, чем героев. Опасались пересудов и обид. А люди из УС-605 мне недавно рассказывали, что каждый из награжденных в этой отрасли знал о своем будущем ордене до начала возведения Укрытия. Говорят — и возмущаются: может, человек этот орден и не заслужил бы...

Минэнерго СССР было выделено 300 наградных знаков, Минатомэнерго — 400, разумеется, без предварительных списков. Право на определенное количество правительственных наград получили некоторые другие ведомства. Почему 300, а не 500 или 200? Какой принцип положен в основу определения этих количеств? Вероятно, простое рассуждение о необходимости какого-то конечного числа. Судить не берусь. Я видела, как люди работали, как жили; думаю, понимала, какие чувства ими руководили — чувства высокого патриотического свойства, хоти немногие произнесли бы это вслух. Иначе не объяснишь добровольный отказ от мирного благополучия, сознательный уход на фронт, на передовую линию фронта ради покоя и благополучия мирно живущего народа своей страны и населения земного шара. И это — не выспренние слова. Желание склонить голову в знак благодарности этим людям, возникшее в первые дни после аварии, не ослабло и сегодня. И нисколько не поколебалось первоначальное убеждение, что можно было бы повесить медаль на грудь, как говорится, не глядя, каждому в чернобыльской зоне — эксплуатационнику, строителю, монтажнику, ученому, военному, которые работали там в первые месяцы после аварии. А очень многим — и орден, и даже Золотую Звезду.

Награду бывшему заместителю генерального директора Киевэнерго по общим вопросам В.П. Томашу присвоили, к большому сожалению, посмертно. Окружавшие Томаша убеждены, что в немалой мере ему, человеку, далекому от решения научных и инженерных проблем, мы обязаны уменьшением масштабов аварии и успехами в локализации ее последствий. С 27 апреля и весь последующий месяц он возглавлял штаб Киевэнерго по оказанию помощи Чернобыльской АЭС, организовал поиск и доставку необходимых материалов и оборудования; сам, словно маятник, курсировал между Киевом и станцией. Всеволод Павлович Томаш умер от сердечного приступа 1 июня 1986 г. в своей машине между Киевом и Чернобылем в возрасте 59 лет.

Но сегодня даже в пределах тридцатикилометровой зоны редкий человек назовет имена тех героев. Большинство из них не были удостоены ни медалей, ни орденов.

Но это — аморально. Расклад в любом трудном деле должен быть однозначно таким: благородство героев — бескорыстно и бескомпромиссно. Но человечество, каждый из нас обязаны говорить ним людям: “Спасибо!” И труд их материально оплатить сполна. К сожалению, на деле это часто забывается. И в итоге трудно измерить масштаб моральных, а следом обязательно и материальных потерь общества, которые вызваны такой забывчивостью.

...Это может показаться парадоксальным (но только со стороны!) — в самый напряженный, самый опасный период мая, лета и осени 1986 г. в зоне работать было не просто чрезвычайно интересно, но и приятно. Да, да — именно приятно, ведь сделали большое дело. Это чувство испытывали практически все. Специалисты высочайшего класса, будь то рабочие или академики, забыли о времени и усталости. У них мгновенно рождались великолепные идеи, на которые в мирных условиях, притом без особой гарантии, требовались многие месяцы, а то и годы. Всюду, на любюм рабочем месте был идеальный порядок. Вот и журналист A. Пральников в “Московских новостях” пишет о том же: “Это — дни, когда промедление могло быть чревато новой катастрофой; дни работы на износ, работы, сплотившей всех, кто ее нес. Как ни парадоксально, люди, приехавшие спасать станцию, Украину, вспоминают май с чувством сродни ностальгии. Так работать, не увязая в рутине многоступенчатых согласований и формальностей, раньше не приходилось...”