Ленина Кайбышева - После Чернобыля

Архитектор А.В. Рабинович, прибыв в Чернобыль через военкомат офицером, командовал группой солдат-резервистов (убирали грунт на подстанции, очищали территорию АЭС). Он дотошно следил за тем, чтобы солдаты не перебрали допустимую дозу, и всегда сам был с ними, еще и еще раз объясняя правила работы в условиях радиации, если забывали. Эта группа уже из Чернобыля выезжала на работу с усиленной защитой дыхательных путей.

Однажды он увидел группу “чужих” солдат, которые мирно расселись и курили на пороге служебного здания, имевшего нелестную славу с точки зрения радиации. Остановился, объяснил парням, чтобы ушли куда-нибудь — никакого впечатления. Спрашивается, где же был их командир?.. Я сама летом 86-го видела около свежевырытой канавы для ливневых стоков отдыхавших прямо на земле солдат — они были раздеты до пояса и загорали! И это на территории станции, где ходить полагалось только в ботинках на толстой подошве. При них тоже не было офицера. И они в ответ на мои советы и предостережения только улыбнулись: мол, мы не из трусливых... Воистину, как говорил мой отец, “если рабочий сунул палец в станок — виноват начальник цеха”. Если бы кто-то, кому это полагается делать, создал нетерпимую обстановку для подобного легкомыслия, парням не пришло бы в голову прохлаждаться среди стронция и плутония. Офицеры не могли не видеть этого, если они проверяли свои посты. Они обязаны были принять меры. Однако не раз, с болью глядя на этих отчаянных мальчиков во дворе АЭС, я, по сути — никто среди специалистов — объясняла им физическую природу радиации и уговаривала носить “лепестки”: “Вам же детей рожать надо!” Бесполезно. Они только молча улыбались в ответ. Можно было усомниться, есть ли у солдат эти элементарные защитные средства. Может и не у всех. Когда я уезжала в июне 86-го из Чернобыля, две девушки “вольнонаемные” из стоявшей рядом воинской части связистов попросили у меня оставшиеся “лепестки” — им не дали или не хватило.

И гражданские люди нередко бравировали своей “удалью”, а вернее, глупостью... Во всяком случае, через несколько месяцев солдаты в город Чернобыль стали въезжать, не снимая “лепестков" после работы — видно, кто-то на это обратил серьезное внимание

Странно ли, что практически никто в 30-километровой зоне понятия не имел о сроке годности этих “лепестков”, носили, пока внешне не загрязнятся. А ведь они рассчитаны лишь на несколько часов носки, пока не потерял своих свойств пропитывающий состав. Каждый респиратор получали в прочном упаковочном конверте, тщательно заклеенном со всех сторон. Только там не было инструкции, как этим “лепестком” пользоваться. Возможно, она прилагалась к партии, комплекту. Но кладовщики о них не сообщали.

Самую большую опасность представляла территория АЭС. Обломки здания, куски графита были разбросаны по земле в таком большом количестве, что в начале непросто было даже ходить.

Было бы грубой ошибкой считать, будто наших дорогих парней просто бросили на произвол судьбы, словно неодушевленные и бесчувственные предметы. Инструктировали, конечно же, абсолютно каждого. Вот памятка воину, работающему в условиях радиоактивного заражения: “Воин, помни! Радиоактивные вещества не имеют цвета, вкуса и запаха. При попадании в организм они могут вызывать тяжелые заболевания... Воин обязан: использовать средства защиты... после окончания работ обязательно пройти дозконтроль. В случае заражения радиоактивными веществами индивидуальных средств защиты и обмундирования свыше допустимых норм обязательно заменить их.

Запрещается: принимать пищу, курить, пить и отдыхать на рабочих площадках; снимать или расстегивать средства защиты без разрешения командира; ложиться, садиться на зараженную местность или прикасаться без необходимости к зараженным предметам...” Вполне доступно пониманию любого нормального человека.

Уместно напомнить, что термин “заражение” — чисто военный. Об эпидемических болезнях речь не идет, такого заражения радиация не вызывает.

Однажды военные командиры при каких-то важных погонах (они представились, но, виновата, я не записала их имена) пригласили меня в палаточный городок воинской части и с гордостью показали улыбающихся симпатичных дежурных, идеальный порядок и даже уют в каждой палатке и разную музыкальную радиоаппаратуру, которую парни, вероятно, сами привезли, чтобы не было скучно, газеты и журналы. Хорошая воинская часть и нормальные командиры. Только вот расположены были эти палатки километрах в 7-10 от Чернобыльской АЭС. Может, так нужно, не берусь судить.

В жизненно опасных условиях, на мой взгляд, мало создать уют и повесить инструкции о правильном поведении. Надо еще постараться контролировать исполнение этих инструкций, иначе они останутся благими пожеланиями. Человек легко адаптируется к опасности психологически — это нормальное защитное свойство любого живого организма, иначе он просто не сможет в опасных условиях находиться. Поэтому чрезвычайно важно напоминать об осторожности и даже заставлять серьезно к ней относиться.

Строительные обломки и графит убирали, в основном, с помощью бронированных ИМР (инженерных машин разграждения), оснащенных соответствующим оборудованием, а также манипуляторами типа “человеческая рука”. Работали здесь и бульдозеры, и БАТы с освинцованными внутри кабинами.

Они неплохо действовали, но не могли убрать мелкую пыль, с которой в воздух поднимались радиоактивные аэрозоли, которые переносило ветром с места на место. Поэтому приходилось непрерывно выяснять и перепроверять радиоактивную обстановку. В начале это нервировало экипажи машин. Они суетились, торопились. Один солдатик убежал, когда его машина ни с того, ни с сего забралась в канаву. Другие спокойно подъехали к ней на легком УАЗе, вывели за три минуты из канавы и... были поощрены за умение и самоотверженность.

История ИМР (инженерные машины разграждения) — самостоятельная эпопея. Они не были новостью военной техники. Но для Чернобыля требовались особенные, хотя поначалу и никому не известно, какие именно. В конце апреля специалисту по защите военной техники Е.С. Фриду позвонил по телефону давно знавший его начальник одной из лабораторий Карбышевского института А.А. Носач, и они вместе поехали в минсредмашевский НИКИМТ (Институт монтажных технологий), а в дальнейшем возглавили работы по повышению защиты машин от радиации.

В Чернобыле собирались применять военные машины с еще более высокой степенью защиты чем те, которые проходили проверку на Семипалатинском полигоне. У “семипалатинских” защита позволяла работать при 70-кратном ослаблении радиации.

Директор института Ю.Ф. Юрченко попросил сделать защиту, в 10000 раз снижающую мощность излучения (у развала энергоблока могло быть и такое). Но в тот период недостаточно был известен характер излучений, поэтому решили ориентироваться на худший вариант.