Павел Полян - Историмор, или Трепанация памяти. Битвы за правду о ГУЛАГе, депортациях, войне и Холокосте

(Александр Печерский)

Имя Собибор на постсоветском пространстве, хотя, конечно, известно, но все же не на слуху: Гитлер и Сталин, каждый по-своему, позаботились о том, чтобы оно не стало знаменитым.

Гитлер – тем, что сделал все возможное, чтобы к востоку от Польши в людское историческое сознание врезались не Аушвиц, Треблинка или Собибор, а другие обагренные пролитой кровью топонимы: Каменец-Подольский, Одесса, Киев (то есть Бабий Яр), Ростов. И чем дальше на восток продвигались вермахт и айнзац-команды СД, тем меньше оставалось сходства между двумя технологиями уничтожения евреев. На смену «классическим» многофункциональным польско-богемским гетто «длительного пользования», еще встречавшимся и на советских территориях, захваченных летом 1941 года (Львов, Рига, Каунас, Вильнюс, Минск), пришли гетто, так сказать, «неполного цикла», с усеченной программой трудоиспользования, гетто-эфемеры, существовавшие всего по несколько недель, а то и дней и специализированные только на одном «производстве» – на производстве трупов, на монокультуре смерти.

А на Северном Кавказе – последнем крупном советском регионе, испытавшем на себе все прелести немецкой оккупации, – обходились и вовсе без гетто: юденраты, правда, в крупных городах создавались, но единственно для того, чтобы в назначенный день и час собрать как можно больше «верфлюхте юдэ» якобы «для переселения». Но в тот же день этих людей этапировали в заранее выбранные места, чтобы там заполнить их расстрелянными или пропущенными через душегубку телами ненасытные пасти противотанковых рвов, природных оврагов (яров) и специально вырытых ям.

Иначе дело обстояло на Западе. Сборные [292] Их иногда называют концентрационными – напрасный и запутывающий дело синоним. лагеря по всей Западной Европе (типа Гюрса или Дранси) и скромные по размерам гетто в Польше исполняли, в сущности, одну и ту же роль небольших накопительных резервуаров, питавших – благодаря любезному посредничеству железных дорог – гигантские гетто (вроде Варшавского либо Лодзинского) и собственно лагеря смерти, широко открывшие свои ворота для всех тех, кто был депортирован сравнительно поздно, то есть весной или летом 1942 года.

Одним из таких лагерей смерти и был Собибор, организованный весной 1942-го в рамках так называемой «Операции Рейнхард» – акции возмездия нацистов за убийство Р. Гейдриха, а на самом деле в рамках планового уничтожения евреев по мере ввода в строй соответствующей инфраструктуры (два других лагеря под этой же эгидой – Треблинка и Белжец). На счету Собибора около одной тысячи жизней поляков и около четверти миллиона жизней евреев, как западноевропейских, так и польских (а вот советские евреи были там редкостью, отчего тем уникальнее организованное ими восстание!).

Забота Сталина о том, чтобы мы ничего не узнали о Собиборе, была другого рода. В его понимании геноцида евреев не было, а было преступное уничтожение нацистскими захватчиками мирных советских граждан. Бумажные бастионы такой тривиализации истории были воздвигнуты хотя и рано, но не настолько прочно, чтобы ростки правды не пробивались наружу, так сказать, по горячим следам. Первой о Собиборе (Собибуре) написала «Красная звезда» (6 августа 1944 года, автор очерка Василий Гроссман), второй – «Комсомольская правда» (2 сентября того же года), третьим же – в той же «Комсомолке» (за 31 января 1945-го) в ответ на сентябрьскую корреспонденцию – отозвался непосредственный участник и руководитель восстания ростовчанин Александр Аронович Печерский (1909–1990). Четвертым стал журнал «Знамя» (в апрельской книжке 1945 года, авторы Павел Антокольский и Вениамин Каверин), и тогда же, еще до окончания войны, в Ростове-на-Дону вышла книга Печерского «Восстание в Собибуровском лагере». Очерк Антокольского и Каверина должен был занять свое место в «Черной книге», но книга такого цвета в коричневеющем СССР так и не вышла. И вообще: после войны – как отрезало! О Собиборе, правда, вышли две книги (в 1964 и 1989 годах), но обе – не в обиду их авторам будь сказано – принудительно-интернационалистские и принудительно-художественные.

Так что составленная С. Виленским, Г. Горбовицким, Л. Терушкиным книга «Собибор» – первая на постсоветском пространстве, свободная от этого главпуровского гнета. В плане глобальной историографии она является успешной трансплантацией на российскую почву исследовательского опыта западных коллег с добавлением и собственного материала и анализа. Вслед за преамбулой от составителей и главкой о Холокосте идут ее основные разделы: о самом лагере Собибор, о предыстории восстания в нем, о его подготовке и ходе, а также о том, что было после восстания [293] Далее следует своего рода развернутый постскриптум: справки о мемориале, об участниках восстания и побега, о палачах, а также фотографии, интервью уцелевшего узника с уцелевшим палачом, президентское послание Леха Валенсы и именной указатель (на этот Post Scriptum приходится даже несколько более половины всей книги). .

Немного о самом лагере. Он возник около города Хелм, в лесном и болотистом месте недалеко от польско-советской границы в марте 1942-го; его первым боевым комендантом был оберштурмфюрер СС Франц Штангль. Лагерь обслуживали около 20 эсэсовцев и 120–150 охранников из украинских фольксдойче.

Сам лагерь состоял из трех зон (четвертую – северную – только начали строить, имея в виду разбираться в ней с трофейным советским оружием; был еще и «лазарет» вне лагеря – место индивидуальных расстрелов особо провинившихся лиц). Первая зона – рабочая: два барака для однажды прошедших селекцию, вторая – предсмертная – для тех, кто селекцию не прошел: перед долгожданной «душевой» они раздевались, складывали свои вещи (людей избавляли от любого имущества, а женщин пропускали еще и через «парикмахерскую» – состригали общественнополезные волосы).

Третья зона – «баня», зона убийства: избавив от имущества, людей избавляли и от жизни, а чуть позже и от золотых зубов. Начинали без особого размаха: три газовые камеры по 16 квадратных метров, больше 180 человек одновременно в такую душегубку не затолкнешь. В августе – сентябре пришлось даже прервать процесс и удвоить количество газовых камер; одновременно, из гигиенических соображений, были разрыты могилы-траншеи, откуда были извлечены трупы и сожжены в огромных рвах. Начиная с осени 1942 года новые трупы уже только сжигали. Ясно, что делали это евреи-зондеркомандовцы, но, в отличие от Аушвица-Биркенау [294] См.: Полян, 2015 . , до нас не дошло ни одного имени.

Возможно, единственный знак, который они подали, – это следующая переписка. Г. Цукерман, работавший на общелагерной кухне, прилепил записку мучным шариком ко дну кастрюли и обратился на третью зону с наивным вопросом: «Братья, сообщите, а что стало с теми, кого перевели в третью зону?» Самое удивительное, что пришел ответ: «Лучше бы вы об этом не спрашивали. Здесь всех удушают газом, а мы должны их похоронить» [295] Собибор, 2008. С. 21. . А отмена наряда на 300 порций супа для 3-й зоны, свидетельствуемая все тем же Г. Цукерманом, – явный признак того, что собиборские зондеркомандовцы, как и их аушвицкие коллеги, однажды попытались поднять восстание (хотя не исключено, что это была и заурядная селекция-ротация) [296] Собибор, 2008. С. 44. .