Эдвард Радзинский - Александр II. Жизнь и смерть

Император Александр II лежал на диване у стола. Он был в бессоз­нательном состоянии... Вид его был ужасен. Один глаз был закрыт, дру­гой смотрел перед собой без всякого выражения...

Каждую минуту входили один за другим члены императорской фамилии. Комната была переполнена..

Вошедший наследник заплакал и сказал: "Вот до чего мы дожили", и обнял великих князей брата Владимира Александровича и дядю Михаила Николаевича.

Вбежала полуодетая княгиня Юрьевская... Говорили, что какой-то чрезмерно усердный страж пытался задержать ее при входе... Она упала навзничь на тело царя, покрывая его руки поцелуями и крича: "Саша! Саша!" Это было невыносимо. Великие княгини разразились рыдания­ми. Лейб-медик С.П. Боткин осматривал умиравшего... На вопрос це­саревича "Долго ли проживет государь?" — ответил: "До 15 минут"».

В это время по окровавленным мраморным ступеням вели мальчика в матросском костюмчике. Это был новый наследник — 13-летний Ники. Он шел, стараясь не наступать на кровь деда. Но это было трудно... Вся лестница и весь коридор были закапаны кровью.

В крови мальчик Ники становился наследником. В крови перестанет быть царем..

Духовник Их Величеств протопресвитер Бажанов причастил госу­даря и читал отходную. Началась агония. И вскоре лейб-медик Боткин, слушавший пульс царя, кивнул головой и опустил окровавленную руку:

— Государь император скончался!

«Княгиня Юрьевская вскрикнула и упала, как подкошенная на пол. Ее розовый с белым рисунком пеньюар был весь пропитан кровью» (Ве­ликий князь Александр Михайлович).

В половине четвертого штандарт Александра II на Зимнем дворце был опущен.

Вся романовская семья опустилась на колени вокруг умершего им­ператора.

«Слева от меня, — вспоминал великий князь Александр Михайло­вич, — встал новый император. Странная перемена произошла в нем в этот миг. Это не был тот самый цесаревич Александр Александрович, который любил забавлять маленьких друзей своего сына Ники, разры­вая руками колоду карт или же завязывая узлом железный прут. В пять минут он совершенно преобразился. Что-то несоизмеримо большее, чем простое сознание обязанностей монарха, осветило его тяжелую фигуру. Какой-то огонь... загорелся в его спокойных глазах».

Да, это был тот самый царственный взгляд — тяжелый беспощад­ный взгляд Николая I. Как они все ждали этого беспощадного взгляда. Как верили, что он вернет стране покой и прежнее — великое, силь­ное — самодержавие.

«Он дал рукой знак Марии Федоровне, и они вышли вместе. Ее ми­ниатюрная фигура подчеркивала могучее телосложение нового импе­ратора».

С какой надеждой смотрела тогда в окно кабинета Александра II вся романовская семья...

Как шел, разрезая толпу, к своим саням гигант — царь Александр III! Шел большими шагами, и его маленькая жена еле поспевала за ним. Ни один из Романовых не подходил так близко к народным представлениям о царе, как этот богатырь с русой бородой.

Толпа кричала: «Ура!». Но новый царь хмуро отвечал на приветствия толпы, он был. грозен...

Окруженные уже сотнею донских казаков, двинулись его сани. И красный отблеск заходящего солнца грозно горел на казачьих пи­ках.

Из комнаты умершего императора унесли бесчувственную княги­ню Юрьевскую в ее покои. И доктора занялись телом покойного им­ператора.

Когда, наконец, все разошлись, во дворец привезли живописца Кон­стантина Маковского. Это был любимый художник Александра II.

В догорающем мартовском дне он начал работать. Он вглядывался в лицо императора — все в мелких ранках. Писать ему было трудно.

«Сквозь слезы рисовал я его последний портрет» (К. Маковский).

«БОЖЬЯ РУКА»

Двор громко печалился... и тихо вспоминал. Вспоминали множество дур­ных предзнаменований, сопровождавших царствование. И выпавшую из рук Горчакова державу во время коронации, и корону, тогда же упав­шую с головы императрицы. Вспомнили, как за недели за две до своей гибели Александр каждое утро находил на подоконнике спальни рас­терзанных голубей. Хищником оказался коршун, поселившийся на кры­ше дворца. Подстреленный, он оказался таких исполинских размеров, что его чучело поместили в Кунсткамеру.

Вспомнили мистические совпадения последнего дня. После развода в Михайловском манеже, государь пил чай у великой княгини Екате­рины Михайловны, и погиб на Екатерининском канале, женившись на Екатерине Михайловне. Начало связи с ней случилось в 1866 году и стало началом эры покушений.

«Преступная связь императора, казалось, открыла эпоху поку­шений на его жизнь. Здесь широкое поле для размышлений не­сколько мистического толка, но они невольно закрадываются в душу» (фрейлина А. Толстая).

Венчание государя с княжой Долгорукой происходило в З ч 30 мин пополудни; последний вздох погибшего государя произошел в 3 ч 33 мин.

Так что двору стало ясно: его смерть — это возмездие за грех и за безумные реформы. «И все спасла "Божья рука, вовремя разрубившая гордиев узел"» (фрейлина А. Толстая).

Но, может быть, это была совсем другая рука, которую так странно и так точно предсказала сестра подруги Победоносцева фрейлина Да­рья Тютчева.

«Народ проявил полное равнодушие к факту цареубийства. Ничего не слу­чилось: ни баррикад, ни революции. И глухая тоска о несбывшемся черной тучей вползала в сердце», — писала в отчаянии народоволка Дмитриева.

После гибели Александра II тайная полиция вмиг стала вновь и умной, и могущественной. История Великого И.К. была стремительно закончена.

Софья Перовская и почти все члены Исполнительного Комитета один за другим были арестованы. Пятеро народовольцев были приговорены к виселице. Пока шло след­ствие, один из приговоренных, Николай Кибальчич, наконец-то закон­чил свою любимую работу (к которой не мог по-настоящему присту­пить на воле — был весьма занят взрывами и охотой за царем).

«Когда я явился к Кибальчичу, — писал его адвокат, — меня, прежде всего, поразило, что он был занят совершенно иным делом, ничуть не касающимся настоящего процесса. Он был погружен в изыскание, ко­торое он делал о каком-то воздухоплавательном снаряде; он жаждал, чтобы ему дали возможность написать свои математические изыскания об этом изобретении. Он их написал и представил по начальству».

«Какой-то воздухоплавательный аппарат» был великим изобре­тением. Николай Кибальчич перед смертью разработал проект реактивно­го летательного аппарата.

Но начальник Департамента полиции написал резолюцию: «Давать это на рассмотрение ученых теперь едва ли будет своевременно и мо­жет вызвать только неуместные толки».

И проект Кибальчича, одна из самых смелых технических идей века, долго лежал безвестный для мира в архивной пыли. Знаменитый уче­ный Константин Циолковский, разработавший ту же идею, но после Кибальчича, был потрясен, когда ему показали найденный в архиве проект террориста...