Дальневосточные путешествия и приключения. Выпуск 11

Я вспомнил случай, связанный с Кудряковым. За Малышевской протокой, напротив села Петропавловки, раскинулись чудесные утиные угодья. Множество мелких проточек, озерков, просто лужиц и мочажинок с камышами, рогозом, водяным орехом-чилимом, горчаком, ряской и прочей водяной растительностью образовали райское место для водоплавающей дичи. Здесь и местной утки много, а в пролет идут сотенные табуны гусей и уток. На каждом шагу встречаются бекасы и прочие кулики. Правда, их не принято стрелять — уж больно мала добыча. Много лет я охочусь в этом месте и ни разу не возвращался домой пустым. Прослышав об удачных охотах, Кудряков напросился взять и его, предложил ехать на его личном «Запорожце» — машину оставить в селе, там попросить, чтобы нас перевезли через протоку, и поохотиться вместе. Так и сделали. Переночевали мы в лугах, на берегу проточки, у небольшого костерка, и на зорьке я указал ему место между двумя озерками, объяснил, где разбросить чучела, и предупредил, что сам уйду километра за полтора, а к костру, к стоянке, возвратимся, когда окончательно прекратится утренний лет, часам к десяти — одиннадцати. Как всегда, охота была удачной. Завершив стрельбу, около половины одиннадцатого я возвратился на бивак. Моего напарника не было. Рядом с затухшим костром валялась большая выпь. Я потрогал ее: тело еще не успело отвердеть. Почти метровая птица в коричневом с желтым подпалом оперении, с серо-зелеными ногами и крепким прямым клювом лежала на траве; по ней шустро ползали зеленые с золотинкой мухи. Убил ее Кудряков зря. Выстрел был сделан просто так, ради убийства. Я приготовил завтрак, сварил чай, а спутника все не было. Прождав до двенадцати, начал волноваться, не случилось ли чего, За четыре месяца до этого ему сделали сложную операцию, удалили селезенку и потом еще дважды оперировали — шло нагноение.

Я направился к озерам, где оставил Кудрякова. Моего напарника там не было. На траве валялись стреляные гильзы, несколько утиных перышек — значит, охота шла нормально. На обширной пойме нигде не было видно ни единого человека. Тогда я решил обойти вокруг озер, поискать: не лежит ли бедолага где-нибудь в осоке, корчась в муках и ожидая помощи. До пяти часов вечера я ходил между кочек от озерка к озерку, осматривая внимательно местность: Кудряков как в воду канул. Устал смертельно. Дважды возвращался к стоянке, проверял свои заметки, но Кудряков там не появлялся. Когда силы иссякли, решил выйти к протоке, переправиться в Петропавловку и, если он там не появлялся, попросить помощи в поисках. На берегу в лодке сидел мужчина и внимательно наблюдал за огромными пробковыми поплавками, неподвижно лежавшими на глади воды: местный сазанятник. Поздоровался с ним, рассказал о своем напарнике, я тот живо ответил:

— Высокий такой, в энцефалитке? Он на зеленом «Запорожце» утром, около десяти часов, в Хабаровск уехал. Говорил, что товарища потерял, наверное, тот заблудился. Не ты ли это будешь?

Чувство облегчения оттого, что Кудряков жив и здоров, смешалось с горечью.

— Да на этой равнине невозможно заблудиться: вон деревня на горе стоит, она аж от самого Амура видна. А я его с двенадцати часов ищу, еле ноги таскаю, думал, что, случилось: операцию ему недавно серьезную делали, болел очень тяжело.

— А чего же он уехал тогда? Наверное, договаривались, когда возвращаться будете? — удивленно спросил рыболов.

— Договаривались!..

— Ну и дружок у тебя!

Позднее я спрашивал у Кудрякова, почему он уехал один, бросив меня, и тот невразумительно объяснил случившееся. Ему почудилось, будто я уехал на лодке в Петропавловку, а затем какая-то женщина ему сказала, что видела, как мужчина в синей рубашке садился в автобус; думал, что я бросил его...

...За разговорами незаметно шло время. Костин, сидя на валежине, задремал и вдруг захрапел. Это вызвало смех и напомнило, что пора спать. Мы сдвинули в одну сторону горящие поленья, тщательно подмели вениками кострище, чтобы не осталось ни уголька, забросали это место хворостом и тонкими жердочками, поверх настелили толстый слой прошлогодней травы, нарезанной ножами здесь же, рядом, и все это покрыли плащ-накидками, С Ивановым подкатили два ясеневых бревна, при этом одно было значительно толще другого, положили их вдоль приготовленной постели, подгребли от старого костра раскаленные угли и горящие поленья и затем поперек этих двух бревен, поверх самого толстого, положили еще восемь тополевых трехметровых обрубков толщиной пятнадцать — двадцать сантиметров. Положили так, чтобы они выдавались в нашу сторону сантиметров на сорок. Вскоре костер горел ровно вдоль всего толстого бревна и пламя охватывало высовывающиеся над ним концы бревнышек. Костер не искрил, не взлетали раскаленные угольки — дрова были подобраны удачно. Я обратился к Иванову:

— Хочешь, покажу незаменимую растопку для костра? Горит, как порох, в любую погоду!

— Конечно!

Я подобрал большой кусок коры бархатного дерева, валявшийся у костра, и сказал:

— Не бросай в огонь, а так просто подержи, дай загореться.

Сухая пробка мгновенно вспыхнула и начала гореть ярко, с частым потрескиванием. Казалось, огонь брызжет во все стороны.

— А я и не знал...

— Надо только сухостойный бархат найти. Пробка ведь не промокает. Даже в ливень можно костер развести: снять с себя куртку, натянуть ее на колышки, чтобы вода не гасила пламя растопки, а дрова взять от этого же сухого пробкового дерева. Вот и вся хитрость!

— Учтем...

Елагин растянул четырехметровый кусок солдатского шинельного сукна, который носил в скатке, притороченной к рюкзаку, и одновременно накрыл всех, когда мы улеглись. Расположились ногами к костру. Смахтин и я легли с краев; договорились через каждые два часа подправлять костер, чтобы не тревожить остальных, — пусть хорошо выспятся, и в первую очередь водители. Недалеко от изголовья я поставил котелок с водой — на случай если искра или уголек попадут на нашу постель.

Около полуночи в темноте послышались шаги, треск сушняка, скрип гальки: к костру вышли трое мужчин со спиннингами и рюкзаками. Предложил им ночевать у нашего костра, они отказались.

— Спасибо. Пойдем на «мыша» побросаем. Может, возьмется какой таймешек...

Через два часа эта группа вновь появилась у костра, неся десятикилограммового тайменя. А существует мнение, что таймень на «мыша» берет только летом...

Ночь прошла спокойно. Все спали прекрасно. Хорошо прогретая галька и постоянно горевший костер обеспечили отличный отдых. Утром я хотел выплеснуть воду из котелка, чтобы набрать свежей для чая, и не смог: слой льда толщиной в палец сковал воду со всех сторон.

После завтрака мы с Малевичем увязались за Елагиным, который нашел хороший плес невдалеке от стоянки. Сразу же после первых забросов на льду возле Елагина забились в пляске хариусы. Изящные рыбы с мощными плавниками и блестящей серебристой чешуей, расцвеченной радужными разводами, с темными точками, негусто рассыпанными там и тут, радовали глаз.