Письма женщин к Пушкину

Действуйте или дайте мне волю действовать; я не имею времени ждать. Полумеры никуда не годят­ся! Нерешительность хуже полумер; медленность хуже и того и другого вместе! Это — червь, подтачивающий корни прекраснейших растений и отнимающий у них возможность принесть плод! У вас есть враги; для чего же вы даете им время помешать вашему делу и вместе с тем лишить меня ожидаемых выгод?

Думал ли я когда-нибудь, что буду говорить такую проповедь величайшему гению нашего времени, привык­шему принимать одну только дань хвалы и удивления! Видно, время чудес опять настало, Александр Сергеевич! Но как я уже начал писать в этом тоне, так хочу и кончить: вы и друг ваш Плетнев сказали мне, что книгопродавцы задерживают вырученные деньги. Этого я более всего на свете не люблю! Это будет меня сердить и портить мою кровь. Чтоб избежать такого несчастия, я решительно отказываюсь от них; нельзя ли и печатать, и продавать в императорской типографии? Там, я думаю, не задержат моих денег?

Мне так наскучило бездейственная жизнь и беспо­лезное ожидание, что я только до 1-го июля обещаю вам терпение, но с 1-го, пришлете или не пришлете мне мои записки, действую сам.

Александр Сергеевич! Если в этом письме найдутся выражения, которые вам не понравятся, вспомните, что я родился, вырос и возмужал в лагере: другого извинения не имею. Простите, жду ответа и рукописи.

А. С.Пушкин — Н. А. Дуровой

Конец июня — начало июля 1836 г. Петербург

Очень вас благодарю за ваше откровенное и ре­шительное письмо. Оно очень мило, потому что носит верный отпечаток вашего пылкого и нетерпеливого ха­рактера. Буду отвечать вам по пунктам, как говорят подьячии.

1) Записки ваши еще переписываются. Я должен был их отдать только такому человеку, в котором мог быть уверен. Оттого дело и замешкалось.

2) Государю угодно было быть моим цензором: это правда; но я не имею права подвергать его рассмотрению произведения чужие. Вы, конечно, будете исключением, но д\я сего нужен предлог, и о том-то и хотелось мне с вами переговорить, дабы скоростью не перепортить дела.

3) Вы со славою перешли одно поприще; вы вступаете на новое, вам еще чуждое. Хлопоты сочинителя вам непонятны. Издать книгу нельзя в одну неделю; на то требуется по крайней мере месяца два. Должно рукопись переписать, представить в цензуру, обратиться в типо­графию и проч., и проч.

4) Вы пишете мне: действуйте, или дайте мне действовать. Как скоро получу рукопись переписанную, тотчас и начну. Это не может и не должно мешать вам действовать с вашей стороны. Моя цель — доставить вам как можно более выгоды и не оставить вас в жертву корыстолюбивым и неисправным книгопродавцам.

Ехать к Государю на маневры мне невозможно по многим причинам. Я даже думал обратиться к нему в крайнем случае, если цензура не пропустит ваших записок. Это объясню я вам, когда буду иметь счастие вас увидеть лично.

Остальные 500 рублей буду иметь вам честь доста­вить к 1-му июлю. У меня обыкновенно (как и у всех журналистов) платеж производится только по появлении в свет купленной статьи.

Я знаю человека, который охотно купил бы ваши Записки; но, вероятно, его условия будут выгоднее для него, чем для вас. Во всяком случае, продадите ли вы их или будете печатать от себя, все хлопоты издания, корректуры и проч. извольте возложить на меня. Будьте уверены в моей преданности и ради бога не спешите осуждать мое усердие.

С глубочайшим почтением и преданностью честь имею быть, милостивый государь, вашим покорнейшим слугою.

Александр Пушкин.

Р.S. На днях выйдет 2-й № «Современника». Тогда я буду свободнее и при деньгах.

Н. А. Дурова — А. С. Пушкину

31 июля 1836 г. Петербург

Пришлите мне мои листочки, Александр Сергеевич! Их надобно сжечь, так я желал бы иметь это удовольствие поскорее. Я виделся с князем Дундуковым, но рукописи ему еще не отдал; им обоим, я думаю, не до того: у Петра Александровича жена при смерти!

Позволите ли вы мне поместить проданный вам отрывок во вторую часть?

Ваш покорный слуга Александров.

Н. А. Дурова — А. С. Пушкину

22 декабря 1836 г. Петербург

Милостивый государь Александр Сергеевич! Имею честь представить вам вторую часть моих «Записок»; извините, что не сам лично вручаю вам их, но я давно уже очень болен, и болен жестоко. Дела мои приняли оборот самый дурной; я было понадеялся на милость царскую, потому что ему представили мою книгу; но, кажется, понадеялся напрасно: вряд ли скажут мне и спасибо, не только чтоб сделать какую существенную пользу.

Простите, будьте счастливы.

Преданнейший слуга ваш Александр Александров

Имя скромной детской писательницы Александры Осиповны Ишимовой (1806—1881) дошло до нас в окружении некоторой известности: к ней было написано последнее письмо Пушкина (весьма вероятно, что это и были последние написанные им строки) в самом разгаре приготовлений к дуэли, за несколько часов до получения смертельной раны. Из письма Пушкина видно, что он ценил литературную работу Ишимовой. Это вполне подтвержда­ется и его предложением писательнице перевести для «Современника» несколько пьес любимого им Барри Корноуля. Ишимова исполнила это поручение поэта, и в «Современнике» 1837 г., т. VIII, издаваемом друзьями Пушкина, появились ее переводы пяти произведений анг­лийского драматурга. Пьесы сопровождались статьей Иши­мовой «Драматические очерки Бриана Уаллера Проктора».

Краткая переписка Ишимовой с Пушкиным пред­ставляет интерес для характеристики поэта как редак­тора и литературного деятеля. Любопытно отметить об­щий тон обаятельной любезности в отношениях знамени­того поэта к этой скромной и малоизвестной писатель­нице. В немногих строках письма, как и в эпизоде личных посещений, чувствуются те традиции высокой культурности, которые Пушкин так стремился насаж­дать в русских литературных нравах.

А. О. Ишимова — А. С. Пушкину

26 января 1837 г. Петербург

Милостивый государь Александр Сергеевич!

Не могу описать вам, сколько я сожалела в пятницу, приехав домой спустя десять минут после вас! И это произошло оттого, что я ожидала вас уже в четыре часа, а не в т р и, как прежде.

Сегодня получила я письмо ваше, и скажу вашими же словами: заранее соглашаюсь на все переводы, какие вы мне предложите, и потому с большим удоволь­ствием получу от вас книгу Barry Cornwall. Только вот что: мне хотелось бы как можно лучше исполнить желание ваше насчет этого перевода, а для этого, я думаю, нам нужно было бы поговорить о нем. Итак, если для вас все равно, в которую сторону направить прогулку вашу завтра, то сделайте одолжение, зайдите ко мне. Кроме добра, какое, вероятно, произойдет от того для перевода моего, — вы этим очень успокоите совесть мою, которая все еще напоминает мне о моей неисправности перед вами в пятницу.