Литт Вун Лонг - Путь через лес. О грибах и скорби

Чтобы предупредить утрату здоровья и несчастные случаи, связанные с употреблением опасных двойников таких грибов, необходима в первую очередь надежная и проверенная информация, а не замалчивание. Пока же жаждущие испытать галлюциногенный эффект псилоцибина по-прежнему вынуждены выискивать веселушки возле кладбищенских оград, на обочинах дорог и удобряемых газонах, подбирая дозу методом проб и ошибок. Ответы на возникающие вопросы им приходится искать на норвежском «форуме для фриков» или на интернет-сайте Erowid.

В 1960-х годах, когда в университетских кампусах стран Запада процветало движение хиппи с его контркультурой, братья Теренс и Деннис Маккенна прославились книгой «Псилоцибин: Справочник по выращиванию волшебных грибов». По словам авторов, особенно легко вырастить грибы вида Psilocybe cubensis. Конец подобной деятельности был положен в 1968 году, когда псилоцин и псилоцибин, наряду с героином и кокаином, внесли в список противозаконных веществ в США. Примерно тогда же в Гарвардском и других университетах резко свернули исследования психоактивных веществ, содержащихся в грибах.

Любопытно, что в 1990-х годах исследования псилоцина и псилоцибина возобновились. В Норвегии, например, этим занимается кафедра неврологии Норвежского университета технических и естественных наук. В 2008 году известный медицинский журнал The Lancet опубликовал обзорную статью под названием «Исследования психоделиков возвращаются на арену» («Research on psychedelics moves into the mainstream»). Современные клинические испытания псилоцибиновых грибов продолжают традицию, существовавшую до запрета, и делают упор на практическое применение этих веществ в медицине, в частности для лечения никотиновой и алкогольной зависимости, депрессии, посттравматического стрессового расстройства, мигреней и облегчения страха смерти у раковых больных.

Сдается мне всё же, что, несмотря на традиции тесного сотрудничества между Объединением и учеными, авторитетные ветераны-микологи не одобрят исследований в этой области.

Другие виды галлюциногенных грибов («список дури» Управления полиции):

Panaeolus cambodginiensis (панеолус камбоджийский)

Panaeolus cyanescens (панеолус синеющий)

Panaeolus tropicalis (панеолус тропический)

Pluteus salicinus (плютей ивовый)

Psilocybe argentipes (псилоцибе серебряноногая)

Psilocybe australiana (псилоцибе австралийская)

Psilocybe aztecorum (псилоцибе ацтекская)

Psilocybe azurescens (псилоцибе лазурная)

Psilocybe baeocystis (псилоцибе пузырчатая)

Psilocybe bohemica (псилоцибе чешская)

Psilocybe caerulescens (псилоцибе синеватая)

Psilocybe caerulipes (псилоцибе синеногая)

Psilocybe cubensis (псилоцибе кубинская)

Psilocybe cyanescens (псилоцибе синеющая)

Psilocybe cyanofibrillosa (псилоцибе синежилистая)

Psilocybe fimetaria (псилоцибе окаймленная)

Psilocybe herrerae (псилоцибе стройная)

Psilocybe hoogshagenii (псилоцибе майянская)

Psilocybe liniformans (псилоцибе пастбищная)

Psilocybe mairei (псилоцибе арабская)

Psilocybe mammillata (псилоцибе горбатая)

Psilocybe mexicana (псилоцибе мексиканская)

Psilocybe muliercula (псилоцибе женственная)

Psilocybe natalensis (псилоцибе натальская)

Psilocybe pelliculosa (псилоцибе калифорнийская)

Psilocybe quebecensis (псилоцибе квебекская)

Psilocybe samuiensis (псилоцибе самуйская)

Psilocybe serbica (псилоцибе сербская)

Psilocybe strictipes (псилоцибе прямоногая)

Psilocybe stuntzii (псилоцибе Станца)

Psilocybe subaeruginascens (псилоцибе азиатская)

Psilocybe subaeruginosa (псилоцибе тасманская)

Psilocybe subcaerulipes (псилоцибе японская)

Psilocybe tampanensis (псилоцибе тамповская)

Psilocybe venenata (псилоцибе ядовитая)

Psilocybe wassoniorum (псилоцибе Уоссона)

Psilocybe weilii (псилоцибе Вейла)

Psilocybe zapotecorum (псилоцибе сапотекская)

Следы оборвавшейся жизни находишь всюду. Странно выглядел книжный шкаф после того, как я убрала из него книги Эйольфа. Раньше я не задумывалась о том, что книжный шкаф может служить символом совместной жизни, но теперь вдруг увидела, что именно этим он и является, со стоящими вперемешку на полках нашими книгами, собранными за долгую читательскую жизнь. Системного разделения на «его» и «мои» книги у нас не было. Да и вообще книги мы расставляли бессистемно. Что-то мы читали по отдельности, что-то оба. Я хорошо помню книги, которые мы читали одновременно, споря о том, чья сейчас очередь. Так было с книгами Исаака Башевиса Зингера. Он писал о жизни евреев до Первой мировой войны в типичном восточноевропейском штетле, где еще живо звучал идиш. Зингер — мастер рассказывать истории о жизни, о возникающих в ней дилеммах, о человеческих судьбах; его книги можно перечитывать бесконечно. Некоторые из книг Эйольфа я оставила себе. Другие, я знала наверняка, мне никогда не осилить. Он много читал: художественную литературу, специальную литературу, книги о войне, которые мог счесть увлекательными лишь подобный ему пацифист. Трудно найти тему, не интересовавшую бы Эйольфа. Он любил повторять, что на его могильном камне будет выбито: «Здесь покоится множество баллов за освоение знаний». Он часто выдавал такие перлы. Я не запоминаю соль шуток, поэтому он мог рассказывать их вновь и вновь, и даже бородатые анекдоты звучали как впервые. Двоим может быть весело друг с другом, даже если они прожили вместе много лет. На прикроватном столике осталась целая гора книг, которые Эйольф собирался прочесть, — умирать так рано явно не входило в его намерения. Но эти книги остались непрочитанными. Я перебирала их, пытаясь честно ответить на вопрос, буду ли я их читать. Большинство из них я раздала.

Чтение — путешествие по неизведанному миру. Больно думать обо всех литературных путешествиях, которыми Эйольф еще мог бы увлечься и поделиться со мной.

Что вычеркнуто из жизни? Задачка не из легких, даже нобелевские лауреаты едва ли найдут ответ. Когда два человека решают быть вместе, создается нечто большее, чем простая сумма слагаемых. Когда один уходит из жизни, с ним уходит и то, что делало пару неповторимой; меняется и оставленный. Если жизни и личности двоих были тесно переплетены, покинутый рискует надолго остаться лишь тенью самого себя. За то, что двое составляли единое целое, расплачиваемся мы, оставшиеся на этом свете, меченные каленым железом счастливой совместной жизни.

Непонятным с математической точки зрения образом, вычитаемое более ценно, чем то, что осталось. Вычитается общность воспоминаний. Единоличная ответственность, свалившаяся на меня после смерти Эйольфа, легла на душу тяжелым бременем. Забудь я нашу совместную жизнь, и она исчезнет. Зачеркнуты наши мечты о совместном будущем, теперь они недосягаемы. Нет больше общего пространства, где не нужно было «держать лицо», а можно было оставаться самими собой и лучшими друзьями друг для друга.

Эйольф вырос в семье, где питались без особой фантазии. По понедельникам готовили блюдо А, по вторникам блюдо Б. Обеды отмеряли ход времени и знаменовали день недели. В его детстве так было заведено во многих семьях. Питались скромно: прием пищи не считался самоцелью. Скорее наоборот, суть обеда заключалась в том, чтобы съесть еду и убрать со стола. Только когда стол протерт, а вымытая посуда расставлена по местам, можно наконец устроиться перед телевизором. Мужнина семья, не порвав с традициями деревенской жизни, в пятидесятых с распростертыми объятиями приняла «современность» в виде замороженных полуфабрикатов. Может быть, поэтому изголодавшийся по новым вкусовым ощущениям Эйольф накинулся на малайскую еду. В Малайзии следующий обед планируют, еще доедая предыдущий. Ради еды люди готовы ехать на край света. В голове у малайцев хранится карта страны с блюдами, которыми славятся разные места. Эйольф поговаривал о том, чтобы написать поваренную книгу под названием «Угощение моей тещи». Впрочем, в его родном доме в Ставангере книга простаивала бы на полке. В семье Эйольфа не ели ни курятину, ни грибы. Когда в гостях ему, ребенку, попался в торте кусочек ананаса, его стошнило. Вместе со мной он предпринял настоящее гастрономическое путешествие в неизведанные дали. Эйольф обожал шокировать домашних рассказами о том, как он на дальних широтах обгладывал тушеные куриные лапки, обсасывал сваренные на пару рыбьи глаза и пускался в прочие гастрономические авантюры. На нашей кухне Восток и Запад сошлись задолго до того, как это стало модным. Эйольфу это нравилось. Норвежской еды он всегда мог отведать в родительском доме.