Валерий Шамбаров - По следам Штирлица и Мюллера

Практические меры по «германизации» разрабатывал тайный советник МИД М. Серинг. Он отмечал, что в Курляндии это будет легко, 10 % немецкого населения, уже имевшихся там, «будет достаточно для германизации крестьян, рабочих и интеллигенции. Экономические меры и германские средние школы сделают свое дело». А из Литвы предполагалось депортировать поляков, превратить в «немцев» «наиболее производительных крестьян». Предусматривалось и переселение в «германизируемые» области колонистов из Германии.

Реализация данных планов была временно возложена на командование Восточным фронтом во главе с Гинденбургом и Людендорфом. По воспоминаниям современников, Людендорф в своем штабе «изучал демографическую статистику, как боевые сводки». А началась «цивилизаторская работа» с назначения генерал-интенданта оккупированных земель Эрнста фон Айзенхарта-Роте, повсеместного введения военно-полевых судов и… разрушения системы образования. Согласно приказам германского командования, отныне учителями могли быть только немцы, а преподавание разрешалось лишь на немецком языке. Все прочие учебные заведения закрывались — русские, польские, литовские, латышские. Немецкий язык был объявлен единственным официальным языком в оккупированных областях — на нем должны были писать все вывески, говорить в местных административных и хозяйственных учреждениях. Соответственно, и руководящие посты могли занимать только немцы или лица, свободно владеющие этим языком.

Но изначальный энтузиазм быстро улетучивался, а «дележка шкуры» российского медведя и прочие подобные проекты оказывались явно преждевременными. Победоносные планы германских стратегов срывались. Париж взять не смогли, немцев крепко потрепали на Марне, и во Франции установилась позиционная война, обе стороны перемалывали друг друга, битвы под Верденом, в Шампани, на Сомме, во Франдрии, уносили сотни тысяч погибших и раненых. Не удалось сокрушить и Россию, ее армии оставили ряд областей, но не позволили разгромить себя, и здесь тоже установилась позиционная война. Мало того, русские наносили чувствительные ответные удары.

Война затягивалась, а для Германии и Австро-Венгрии это оборачивалось бедствием. Ресурсы Антанты значительно превосходили, а Центральным Державам пришлось сражаться, по сути, в блокаде. Германия первой из воюющих стран, уже в феврале 1915 г., ввела хлебные карточки. По ним полагалось 225 г муки в день на взрослого человека, а детям старше года — 100 г. Хлеб начали выпекать суррогатный, смешивая с картофелем. Яйца стали предметом роскоши. Газеты по правительственным подсказкам писали о вреде сливок и расхваливали «тощий сыр» из снятого молока. Людей призывали к экономии. Рекомендовали не чистить картофель, поскольку при этом теряется 15 % веса. Советовали не стирать часто белье — на изготовление мыла нужны жиры. А лаборатория профессора Эльцбахера публиковала результаты своих исследований, что резервы еще можно изыскать, поскольку каждый немец ежедневно выбрасывает в отходы до 20 г жиров при мойке посуды.

Ну а чем дальше, тем труднее становилось германскому обывателю. Число убитых на фронтах перевалило за миллион. В баварских деревнях с населением 300–400 человек насчитывалось по 20–30 погибших. В три раза больше было раненых, искалеченных. В связи с призывами в армию и огромными потерями остро не хватало рабочих рук, особенно в сельском хозяйстве. На поля и заводы посылали пленных, массами угоняли людей с оккупированных территорий. К осени 1916 г. ситуация стала совсем катастрофической. Кайзер, силясь спасти положение, предоставил диктаторские полномочия популярному фельдмаршалу Гинденбургу. Впрочем, сам Гинденбург мало занимался делами, он был, скорее, лишь авторитетной «вывеской». Реально при нем распоряжался начальник его штаба, энергичный и талантливый Людендорф.

Был выдвинут лозунг «durchalten» — продержаться. Выиграть время в надежде на какие-нибудь перемены. Была принята «программа Гинденбурга» — «Закон о конфискациях и реквизициях в военное время», по сути перечеркивавший право собственности, «Закон об отечественной вспомогательной службе» — все мужчины, не призванные в армию, от 16 до 60 лет, считались мобилизованными, их разрешалось без ограничений привлекать на любые работы, и никаких протестов не допускалось. В армию призывали уже лиц от 17 до 45 лет, а на производстве их заменяли рабами из окупированных стран, из одной лишь Бельгии пригнали 700 тыс. человек.

Но ресурсы Германии были исчерпаны. Для производства снарядов и патронов не хватало меди — германские женщины по призывам правительства сдавали даже медную посуду. Упала добыча угля — его некому стало добывать. Все, что удавалось выжать из шахт, шло на военные заводы, жилые дома не отапливались. В 1916 г. в дополнение к хлебным карточкам появились карточки на масло, жиры, картофель, мясо, одежду. Для крестьян, фермеров, помещиков была введена полная принудительная сдача сельхозпродуктов государству.

Зимой 1916/17 г. в Германии не стало даже картофеля. Его заменяли брюквой, и эту зиму прозвали «брюквенной». А к весне было произведено очередное урезание карточек, на день теперь полагалось 179 г муки или 1,6 кг суррогатного хлеба на неделю. Недоедание вызывало падение производительности труда. Ослабленные люди болели, подскочила смертность. Нарастали усталость и уныние, в победу больше не верили. Людендорф считал положение» чрезвычайно затруднительным и почти безвыходным.

Генрих Мюллер все эти тяготы испытал на себе. Правда, на военном заводе было все-таки полегче — рабочие получали гарантированный паек. Но все равно приходилось затягивать пояса, ужиматься во всем. Тем не менее юный патриотизм Мюллера отнюдь не угас. Может быть, как раз со времен войны он стал презирать интеллигенцию — которая сперва легко загорелась «на подвиг», а потом, обжегшись и разочаровавшись, ударилась в пацифизм и оппозицию. А интерес Генриха к авиационной технике перерос в яркую и высокую мечту.

Точно так же, как во Вторую мировую войну кумирами публики становились разведчики, в Первую мировую ими были летчики. Военная авиация была совершенно новым видом войск. Ее тактика, искусство ведения боев только нарождались, большинство пилотов еще имели о них смутное понятие. Зато те, кто первыми освоил это мастерство, становились настоящими героями. На всю Германию гремели имена братьев Рихтгофен, Фосса и других асов, десятками сбивавших самолеты врага. О них взахлеб писали газеты, их фотографии бережно вешали на стены, о них украдкой вздыхали женщины, ходили легенды.

Например, как за голову Рихтгофена-старшего англичане назначили вознаграждение. А он сбросил им письмо — чтобы легче было меня найти, он выкрасит свой аэроплан в красный цвет. Но на следующий день покрасила красной краской самолеты вся его эскадрилья — один за всех, и все за одного. Или история, как Рихтгофен сошелся в схватке с британским асом. В критический момент у одного из них заклинило пулемет (у кого именно, в разной передаче различается), и противник, поняв это, тоже не стал стрелять, помахал рукой и ушел — встретимся в другой раз. Казалось, в лице летчиков возрождается дух древнего рыцарства… Но ведь Мюллер сам участвовал в изготовлении самолетов для них, выступал как бы оруженосцем! Они приезжали на завод — прекрасные, недосягаемые, как живые божества! Как завидовал им Генрих, как желал стать одним из них!