Валерий Шамбаров - По следам Штирлица и Мюллера

Первый шаг сделали в начале февраля. «Пробный» транспорт из «привилегированного» концлагеря в Терезиенштадте доставил к швейцарской границе 1200 евреев, переданных Мюзи. За это через него было выплачено 5 млн швейцарских франков, начались оговоренные публикации в швейцарской прессе. Огромная благожелательная статья о Гиммлере появилась в «Нью-Йорк таймс».

Стал готовиться к отправке второй транспорт евреев. Но Шелленберг не намеревался ограничиваться обменом людей на деньги и рекламу. Следующий шаг его плана предусматривал — потребовать у США и Англии четырехдневное перемирие на земле и в воздухе. Якобы для того, чтобы показать «благородные намерения Германии» и перебросить через линию фронта всех евреев и западноевропейцев, заключенных в немецких лагерях. Причем Мюзи соглашался: «Если бы такое перемирие было предложено союзникам по официальным дипломатическим каналам», оно вполне могло быть принято. Разумеется, ведь налицо была грандиозная гуманная акция, открывалась возможность спасти миллионы людей!

Хотя план был поистине дьявольским. Прикрываясь «живым щитом» человеческих жизней, расколоть антигитлеровскую коалицию. Если бы западные страны приняли предложение о перемирии, они тем самым нарушили бы соглашение со Сталиным: не заключать никаких договоренностей с Германией, вести войну до ее безоговорочной капитуляции. Конечно, Сталин выразил бы протесты (отметим, об освобождении советских узников никакой речи вообще не было). Тогда общественное мнение зарубежных стран можно было натравить на русских — ради собственных политических амбиций они готовы пожертвовать жизнями массы несчастных узников.

А четырехдневное перемирие нетрудно было продлить. Заключенных и подневольных рабов, угнанных из разных стран, вполне хватало. Они были рассеяны по всей Германии. Собрать их и доставить к фронту за такой срок было вообще нереально. Передавая их постепенно, небольшими порциями, можно было обеспечить на Западе хотя бы не юридический, а фактический мир. Соответственно, перебрасывая свои силы на Восток. Это тоже вызвало бы возмущение Советского Союза, коалиция рушилась. Как округло пишет Шелленберг, «дальнейшие переговоры могли привести к общему компромиссу, который бы принес пользу не только непосредственно заинтересованным в этом странам».

Однако Мюзи отметил верно — для реализации плана требовалось передать предложение по официальным каналам. А убедить Гитлера и Риббентропа было проблематично. Конечно, оптимальным решением было бы сместить фюрера. Но о таких вопросах Гиммлер даже не желал заводить разговор — по тюрьмам еще продолжались расправы над участниками заговора. А пока обдумывали и прикидывали, швейцарские газеты начали гадать об условиях освобождения евреев, комментировать, высказывать свои домыслы. Один из журналистских слухов сочли ценной информацией представители Де Голля в Испании, доложили начальству — Гиммлер и Шелленберг договорились с Мюзи за освобождение евреев получить в Швейцарии убежище для 250 нацистских руководителей.

Это донесение перехватила служба армейской контрразведки — при расформировании абвера подчиненная Мюллеру. А шеф гестапо подсказал, чтобы Кальтенбруннер напрямую представил текст радиограммы Гитлеру и Риббентропу. Министру иностранных дел как раз дошли и швейцарские публикации. Он оскорбился, что какие-то переговоры ведутся в обход его ведомства. Фюрер же вспылил и издал приказ: любой, кто поможет бежать еврею, англичанину или американцу, должен быть расстрелян на месте, и в случае выявления таких преступлений требовалось докладывать лично Гитлеру. В результате все хитрые планы скомкались, контакты с Мюзи были прекращены.

Сами Гиммлер и Шелленберг сумели выкрутиться. Это облегчалось тем, что фюрер быстро забыл историю с евреями, ее заслонили другие дела. После июльской контузии и катастроф на фронте здоровье Гитлера резко ухудшилось. Его былая энергия, способная зажигать массы, будто испарилась. Он быстро стал дряхлеть, вспышки ярости сменялись апатией, наблюдались угрожающие признаки болезни Паркинсона. А тяжелые стрессы продолжались. Всплеск радужных надежд вызвал контудар в Арденнах, но он провалился — и мало того, нарушил более чем трехмесячное затишье на Западном фронте, американцы и англичане снова пришли в движение. Советские армии в январе проломили оборону на Висле, выходили уже к Одеру, немцы потеряли почти полмиллиона убитых и раненых, 150 тыс. попало в плен.

Теперь уже приходилось задумываться о защите Берлина. Для этого формировалась группа армий «Висла». 24 января ее командующим неожиданно для многих стал Гиммлер. Он раздулся от гордости, не знал, как благодарить фюрера. Хотя к назначению приложил руку Борман, видевший, что рейхсфюрер слишком усилился. Вокруг больного вождя уже закручивались интриги за место преемника, и Борман позаботился удалить соперника из Берлина. Представителем Гиммлера при Гитлере остался обергруппенфюрер СС Фегеляйн, личность недалекая и случайная, бывший жокей. Рейхсфюрер возвысил его и приблизил из-за того, что он был женат на сестре Евы Браун, Гретель. Решил приобрести «своего» человека в окружении фюрера. Но Фегеляйн не стал «его» человеком, поскольку был «человеком Бормана», а кроме того, интриговал по собственному недалекому разумению.

А начальником спецслужб в Берлине остался Кальтенбруннер. Теперь Шелленберг взялся всячески обхаживать его, втягивая в свои закулисные игры — не для того, чтобы на него опереться, а чтобы не мешал. Эти игры продолжались полным ходом. В Стокгольме снова всплыл доверенный рейхсфюрера и Шелленберга врач Керстен, встречался с представителем Всемирного еврейского конгресса Гилелем Шторхом, другими лицами. Заинтересовал графа Бернадота, родственника шведской королевской семьи и вице-президент шведского Красного Креста. Узнав о сотрудничестве Гиммлера и Мюзи, он решил тоже съездить в Германию, встретиться с рехсфюрером и предложить посредничество в освобождении узников и пленных. Для этого Бернадот поучил официальные полномочия от шведского МИДа.

Шелленберг воодушевился, рассчитывал, что через него можно будет предпринять реальные шаги к сепаратному миру. Решил застраховаться на самом высоком уровне и взялся обрабатывать Кальтенбруннера, уговаривал его доложить Гитлеру. Доказывал, что дело выигрышное, фюрер одобрит. Шеф РСХА все-таки побаивался лезть с таким вопросом, предпочел прощупать почву через Фегеляйна. Тот, как сумел, принялся узнавать мнение, и Гитлер отнесся к проекту скептически, отмахнулся: «С помощью такой чепухи ничего нельзя сделать в тотальной войне».